"Тишина"

[sociofiction]

Автор:  не совсем тот Макс
Вычитка:  Eva_Rouse и Orava

Название: "Тишина"
Жанр: Ангст, драма, преслэш.
Рейтинг: R
ТИМы: Драйзер, Джек Лондон
Статус: в процессе
Примечание:
На этот раз соционический бред с примесью истории. Из текста, наверное, пока не очень ясно, но это короткий период затишья между Первой и Второй мировыми войнами. Где-то в Америке. Где-то в 30-ые годы.
Во избежание раз - у Драя хорошо прокачана ЧС. Очень хорошо прокачана.
Во избежание два - даты могут немного хромать, но не больше "+" или "-" 10 лет в одну сторону.

По следующей заявке: male!Драйзер/male!Джек, NH!, можно рейтинг. Джек - шизофреник, страдающий вдобавок от лекарственной зависимости, Драйзер - медбрат, ошибочно попавший на практику в дом(е) скорби.

Сначала всегда появлялась Тишина.

В последнее время особенно часто. Непозволительно часто. Он боялся этого и желал одновременно. Бороться уже нет сил, да и были они у него? Он не знал, да и хотел ли знать? Раньше он никогда бы не опустил руки, до последнего гнал от себя Тишину, сопротивлялся и до крови царапал руки, лицо - только бы снова не Тишина.
Но она снова была здесь.
Он оглянулся, почти ощущая ее дыхание. И мир поплыл, тут же становясь другим - совершенно белым, чистым - почти стерильным. И пустым. Его хотелось наполнить звуками, может даже раскрасить в яркие цвета, раз за разом выливая на стены потоки краски. Но Тишина протягивала к нему свои длинные руки и накрывала холодными ладонями глаза. И мир уплывал вместе с этими прикосновениями. Она всегда почему-то выигрывала. Он считал это несправедливым и обидным, словно его лишали возможности дышать. И тогда он начинал говорить – громко, чаще всего бессвязно, пытаясь отыскать на дне памяти хоть что-то, что было в его мире яркого до того, как появилась Тишина.

А было многое – головокружительные прыжки с парашютом, подъемы на снежные вершины, полная авантюр и приключений, недосягаемая теперь – яркая, наполненная эмоциями и впечатлениями жизнь. Кажется, тогда у него еще было имя. Джек. Но в кругу таких же любителей приключений, баловней удачи его звали Лондон. А почему - он уже и не помнил. Или старался забыть, вычеркнул из искореженной памяти, чтобы в моменты, когда Тишина обволакивает своими мрачными объятиями, стараться не вспоминать о том, что когда-то жил на свете.

Тишина ласково баюкает, и он плывет у нее на руках, забывается на какое-то время, сам не замечая, как все сильнее и сильнее вжимается спиной в стену, как до боли (хотя о какой боли можно вообще говорить, когда он знает, что такое Настоящая Боль?) впивается пальцами в свои же плечи, и он слышит свой крик, словно со стороны, и мыслью по краю воспаленного сознания вспыхивает только одно - это не может быть его голос, не может, не может, не может!!! Он не такой жалкий, не такой сиплый и нет в нем этого устрашающего надрыва. Нет, нет, нет!

Звук резко открывающейся двери разрывает Тишину, она белоснежными звенящими лоскутами расползается по белым стенам, впитывается в забранное решеткой окно, позорно сбегает под кровать, чтобы опять возникать из пространства и лезть, лезть в его сознание, издеваться, мучить, а потом, когда сил сопротивляться больше не останется, приносить облегчение. Но есть и еще что-то, что прогоняет Тишину, тайная сила, способная с ней бороться. И Джек знает, что тот человек, который сейчас вошел, нет, почти вбежал в его... (здесь необходимо это многоточие, чтобы показать сомнения и запинку Джека) камеру? комнату? (он не знает, стоит ли считать это своим домом?)), как-то связан с этой силой.
- Дай! - приказывает он, сидя в своем углу, натягивая дрожащими руками на себя простынь и из-под растрепанной челки смотрит на него.

Этого человека зовут Тео Драйзер. Он появился здесь недавно, почти случайно - Джек это сам не раз слышал. Сначала он ходил в паре с врачом, смотрел, как тот разговаривает с Джеком, смотрел, как он ловко вгоняет Джеку шприц, когда Джек себя плохо ведет по какому-то странному абсолютно нелогичному мнению (а как еще можно себя вести в такой ситуации, когда ты снова, раз за разом падаешь с большой высоты, когда по спине огнем разливается боль, а перед глазами - мутная пелена, плевать, что ты знаешь, что находишься в комнате, но тело помнит, помнит все, или помнит разум?) Этот Драйзер, которого Джек для себя звал Драем – было что-то в этом сокращении лихого, словно это имя пришло сюда из его прошлой, яркой жизни – этот Драйзер был другим, не таким, как обычные практиканты. Он не округлял глаза от ужаса, не пытался как можно скорее покинуть камеру? комнату?.. а в его спокойном взгляде серых глаз было сочувствие. И желание помочь. Это Джек знал точно. Для "Драя" он не был просто психом. Для него Джек оставался человеком.

Для него Джек оставался человеком. Умным начитанным собеседником, который многое видел и знал. В редкие минуты, когда к нему возвращались воспоминания, он переставал прятаться в углу, садился на стул верхом, ставил острый подбородок на скрещенные руки и длинными тонкими, слегка иссушенными пальцами, барабанил по деревянной спинке. Он говорил, почти захлебываясь эмоциями, иногда размахивая руками, иногда притоптывая ногой в момент сильного возбуждения. Его зеленые глаза горели тогда ярким огнем, и Драйзер был готов слушать, слушать бесконечно. И не всегда замечал по первому времени, как внезапно на его худое с болезненными кругами под глазами лицо падала тень, и он весь, как-то скукожившись, подбирал под себя ноги и смотрел на собеседника невидящим взглядом. А потом в зеленых глазах появлялась неудержимая паника, и его трясущаяся рука оказывалась совсем рядом от лица Драя.

- Опий, - всегда требовал он. - Скорее, дай. Пока она не заползла в уши, пока она не проникла сюда...
Рука тряслась, пальцы загибались, и он как завороженный смотрел на него, на эти пальцы, и не понимал - как пилюли могли помочь этому человеку. Драйзер не хотел верить, что Джек сумасшедший, спятивший в результате несчастного случая. Просто в один момент он сорвался с большой высоты. Кома, потом длительный процесс реабилитации, и тогда, если судить по выдержкам из истории болезни Джека, которую он знал почти наизусть, пришли сильные головные боли, которые со временем заглушались только сильнодействующими таблетками. А когда в дело пошли сильнейшие морфиновые, опиумные настойки и другие не менее отвратительные препараты, Джек оказался здесь.

Тео хорошо помнил, как в первый раз зашел в его палату и был сильно удивлен, когда с кровати навстречу поднялся высокий парень, слишком худой и несколько дерганный, с широкой ухмылкой пожал руку и протянул с какой-то очаровательной хрипотцой в голосе:
- Я неплохой и хорошо себя вел сегодня. Так что мне положена награда, - и протянул руку таким жестом, который Драйзеру показался слишком наглым для душевнобольного. И в первую минуту ему показалось, что Джек просто притворяется. Он ухватился за эту мысль, словно за спасательный круг, только бы не думать, что этот красавчик (а он не сомневался, что Лондон до болезни был красавцем, и у его ног были все девушки мира) действительно сумасшедший.

И это ощущение нереальности происходящего, этот улыбающийся Джек и его рука, довольно сильная, и озорство в зеленых прищуренных глазах - все это спасало Драйзера в те моменты, когда его пациент становился на самом деле буйным. Было все: и смирительные рубашки, и привязывание к кровати, и еда внутривенно, и самое ужасное, что больше всего пугало Тео - пустой, ничего не выражающий взгляд Джека. Он просто уходил в свой мир, уходил так, как ему было не положено - без боя и сопротивлений. Видеть Джека таким Драйзер просто не мог. Других - спокойно, а вот как Джек час за часом, день за днем смотрит в одну точку, а потом кричит от отчаяния, от того, что медленно разъедает его изнутри - не мог. Потому что он помнит другого Джека, того, что умеет смеяться. И того, что умеет чувствовать и понимать.

Раз за разом перелистывая бессонными ночами выписки из истории болезни Джека, Драйзер приходит к неутешительному выводу: если бы тогда, после несчастного случая были бы вовремя проведены сеансы реабилитации, ничего бы этого не случилось. Но Джек жил один, и как понял потом Драйзер - был одинок. Всегда и везде один, он просто не понял, когда сошел с ума. Просто в один из дней он услышал Тишину, а через три дня оказался здесь, в состоянии крайнего возбуждения, почти никак не реагировавший на внешние раздражители. Он ушел в свой мир, мир черно-белых воспоминаний, с каждым часом становившихся все более нечеткими, где балом правит Тишина. И тогда из этого состояния его могли вынести только пилюли с экстрактом опия.

Джек сам это знал, боялся Тишины, и потому в его воспаленном сознании красной нитью шла одна лишь связная мысль: Пилюли с опием. Опий. Пилюли с опием. Они заменяли ему все: его жизнь, его воспоминания, его мир. Без них он становился буйным, опасным, его привязывали к кровати и держали так несколько дней подряд, его мучили уколами, а потом врачам это все надоело - и ему исправно стали приносили пилюли. Джек пил и надолго затихал, пустым взглядом изучая потолок своей палаты. Драйзер с этой покорностью подопечного мириться не собирался. Было в Джеке что-то такое, что притягивало, манило, и он просто не мог позволить гнить ему тут и дальше.

Где-то там, на самом дне зеленых глаз он иногда видел неудержимую жажду жизни, так долго подавляемую препаратами. А еще там плескалось тщательно скрываемое одиночество и страх одиночества. В тот момент, когда от Джека отвернулся его Ангел-Хранитель, Драйзер со всем ужасом осознал, что готов стать для него не ангелом, но Хранителем. Помогать, поддерживать, молчаливой силой быть рядом, только бы Джек снова ожил, опять стал улыбаться и рваться на поиски новой авантюры. Но не сидеть в углу кровати и невидящим взглядом смотреть куда-то внутрь себя. Только не так. Драйзер не знал, чего именно достоин Джек, но понимал, что это обреченное существование - не его судьба. Не их судьба.

Он скрипел зубами, когда снова и снова давал Джеку пилюли, сдерживал ярость и гнев, когда Джек уходил в Тишину, а потом не спал ночами в своей квартире, понимая, что где-то на другом конце города этой же ночью безмолвно страдает Джек, сам того не понимает, но страдает. Дни шли за днями, Тео все думал, взвешивал, решал, а Джек все так же принимал пилюли, а в минуты сильного душевного безумства буйствовал в своей палате, рвал в клочья страницы журналов о путешествиях, старательно подсовываемые Драйзером, и усердно царапал руки ногтями, стараясь унять Тишину тогда, когда ее безмолвие становилось просто невыносимым.


Но сегодня, когда он ночью влетает к нему в палату и видит скорчившегося в дальнем углу постели Джека, который тянет на себя простынь и хрипло кричит то ли от страха, то ли от боли, то ли еще неизвестно от чего, Драй не может быть непредвзятым. Он садится на край кровати, решительным жестом сгребает Джека в охапку и прижимает к себе. Жест выходит неуклюжим, каким-то топорным и жалким. Но сумасшедший замирает, разом отпуская простынь, и неловко цепляется пальцами за белый халат своего спасителя.
- Страшно, - почти подвывает Джек и тянет на себя Драйзера, поднимает на него взгляд и тянет, тянет на себя, хотя ближе уже и быть не может. - Она опять здесь... Вокруг... Повсюду... Ест меня... Дай... Они прогонят...
Его голос срывается, последние слова он уже шепчет, и Драйзер скорее читает по губам, чем слышит его слова. Джеку не нужна забота - ему нужны только пилюли с опием. Не спасение, не избавление, а привычное лекарство, в котором заключается сейчас весь его смысл жизни. И это злит, раздражает, а зеленые глаза зовут, просят, умоляют. И это тоже бесит.

Образовавшуюся тишину разрывает звук хлесткой пощечины.

Джек дергается, неловко разжимая пальцы, но взгляд все еще отсутствующий, сознанием он не понимает, что происходит, но тело реагирует на удар. Драйзер зло трясет его за рубашку, словно стремясь вытряхнуть из него безумие, и снова бьет по щеке, на этот раз сильнее и жестче. Но Джек не думает вырываться из крепкой хватки, он просто смотрит в серые глаза, в которых сейчас разрастается негодование, и глупо улыбается. А потом смеется, все ниже и ниже опуская голову, и его длинные грязные волосы неопределенного рыжеватого оттенка почти полностью заслоняют его лицо.
Драйзер резко поднимается с кровати, Джек все еще смеется, все тише и тише, а потом поднимает голову, смотрит как-то по-особому искоса на Теодора и тянет руку.
- Дай...

Драйзеру кажется, что все повторяется, опять, снова. Волна омерзения, смешанная со жгучим отвращением, сменяется неожиданным желанием. Он смотрит на Джека, на его осунувшееся лицо, вечные черные круги под глазами, на его длинные тонкие, и от того кажущиеся переломанными, пальцы, чувствует горячее сумасшедшее дыхание пациента, – и это сводит с ума.

Он толкает Джека обратно на кровать, наваливается сверху, лишая возможности сопротивляться, и чего-то ждет. Джек дышит тяжело, но не стремится сбросить с себя вес чужого тела. Он молчит, покусывая губы, он смотрит и смотрит, почти не моргая, в серые глаза, и Тишина снова забирает его к себе. Но на этот раз забирает как-то неправильно, неторопливо, он только открывает рот, чтобы сообщить об этом всему миру, а особенно этому такому живому, слишком отличающемуся от другого персонала, врачу, но Драйзер стремительно накрывает его губы рваным поцелуем, вгоняет так и не вырисовавшиеся слова обратно, и Тишина, Тишина вроде бы отступает... Рваными кольцами расползается по углам, и вместо белесой пелены он видит серые глаза, в которых тоже полыхает огонь безумия.

Руки Теодора гладят, скользят, а его крепкое тело вжимает в кровать все сильнее и сильнее, так, что сердце под ребрами заходится в диком ритме. Джек стонет, выгибается, сам не понимая, что творит сейчас. Это тоже сумасшествие, но какое-то другое, из той прошлой жизни, где есть цвета и звуки. Тишина все рвется и рвется, и когда вместо звенящих звуков в его мир врывается горячее дыхание Драйзера, Джека словно бьет током. Он смотрит прямо в глаза врачу и говорит первое, что приходит в голову, говорит как-то скомкано, смято, так, как будто во рту вата, но говорит, иначе Тишина снова может заявить на него права. Слова слишком хлесткие, слишком оскорбительные, и он понимает это только тогда, когда безумие в серых глазах сменяется отвращением.
- Если хочешь меня поиметь, давай, вперед. Но сначала пилюли...

Драйзер дергает щекой, как от удара, и почти вскакивает с кровати. Вытирает о белый халат руки, и Джек в душе торжествует. Он добился своего, пусть так криво и некрасиво, но добился. Оскорбил, обидел, и в еще затуманенном Тишиной разуме бьется только одна мысль - он его больше не увидит! Никогда не увидит, никогда после визитов не будет болеть что-то, что врачи называют сердцем; а черно-белые воспоминания о яркой жизни больше никогда не будут преследовать, стоит только посмотреть в эти серые глаза, почувствовать легкий запах его дорогого парфюма, и услышать немного тихий, но всегда твердый и ясный голос. И все будет как раньше. Тишина-опий-Тишина-опий. И больше никакой боли, хватит с него страданий! Хватит! Хватит! Хватит!

На спокойном лице Драйзера сейчас ходят желваки. Он судорожно вдыхает воздух через нос, стараясь успокоиться и не вмазать пациента прямо в стену. Это ему кажется, или Джек и правда его провоцирует? Сам напрашивается на продолжение только что начатого? Или ему все равно с кем спать, только бы получить пилюли? Весь смысл его существования - пилюли? Насколько же Джек сейчас жалок, но и он не лучше. Идея приходит в голову моментально.

Он протягивает руку и рывком поднимает Джека с кровати. Тот недоуменно на него смотрит и улыбается все той же шальной улыбкой от уха до уха. Рыжие пряди падают на лицо, но он знает, как блестят сейчас зеленые глаза пациента.
- Что же ты? - шепчет Джек и делает неловкий шаг к Драйзеру. - Боишься или я недостаточно для тебя хорош?
- Мразь! - Теодор бьет его по лицу, чувствуя себя при этом последней сволочью, и, грубо хватая Джека за руку чуть выше локтя, тянет по направлению к двери. Джек пытается сопротивляться, но он достает из глубокого кармана заветную коробочку с таблетками и издевательски машет ею перед лицом.
- Или ты идешь со мной, или я смываю это в унитаз. И твоя Тишина снова придет тебя навестить. Твой выбор?
- Что б ты сдох, такой весь правильный и чистый! Считаешь себя всезнающим и потому непогрешимым?! - Кричит ему в лицо Джек. - Ты здесь не один! У тебя нет права!
- Ошибаешься! - Он ногой распахивает дверь и тянет пациента за собой по темному коридору. - Врачам нет до тебя никакого дела.

Ночью коридор выглядит угрожающе. Яркие пятна света чередуются с чернильной темнотой, и когда Джек наступает на такие полосы, ему кажется, что он исчезает, растворяется во Тьме. И неизвестно, что страшнее - Темнота или Тишина. Но рука Драйзера жестко и больно держит его, ободрительно сжимая каждый раз, когда Джек вздрагивает всем телом. И сейчас Теодор ненавидит себя еще сильнее. Он намеренно заставляет Джека испытывать страх, но сердце бьется как безумное, и пока это кажется ему единственно верным решением.

Он со всей силой дергает на себя дверь служебного входа и с такой же силой толкает Джека вперед, в летнюю темноту ночи. Джек падает лицом вперед, неловко вытягиваясь на подстриженном газоне, жадно вдыхая прохладный воздух, пальцы сами скрючиваются в попытках забрать в кулаки невысокую траву, а в глазах становится невыносимо горячо.
Слезы быстрыми дорожками стекают по щекам и теряются в темноте. Он плачет беззвучно, растерянный, оглушенный ночными звуками, подавленный и сломленный. Жалкий.

- Живой, - звучит в ушах холодный голос Драя. - Ты живой. И если ты еще раз попросишь у меня свои пилюли... Я не знаю, что с тобой сделаю. Может, убью. Ты должен, нет, даже можешь жить без них. Это трудно, но возможно. А ты решил сдаться в самом начале, позволил кому-то другому решать твою судьбу, ты не заслуживаешь ни капли уважения.
- Так убей, - хрипло требует Джек, открывая глаза. - Давай, вперед. Ты видишь, в каком я состоянии. Убей. Уничтожь. Будет легче всем.

- Нет, - он слышит, как Драйзер опускается перед ним на корточки и изучающе смотрит сверху вниз.
- Тогда не говори, что делаешь это из жалости. Мне она не нужна.
- Я не терплю жалость.
- Тогда что это?
- Допустим, привязанность, - почти сразу признается Теодор, не раздумывая. Сейчас он знает это точно. - Желание помочь.

- Обманывать сумасшедших - мерзко и отвратительно, Драй. Мы же верим...
Джек пытается сесть, но почему-то ничего не получается, поэтому он поднимает голову и смотрит на своего мучителя злым взглядом, в глазах стоят еще невыплаканные слезы, но где-то в душе разливается странное тепло. Он ведь сейчас поверит, как идиот, как сумасшедший, но поверит, что есть в этом мире человек, которому не все равно. Драйзер едва улыбается уголками губ и на раскрытой ладони протягивает Джеку пилюли. Он привык держать свое слово. Джек тоже улыбается, тревожно прислушиваясь к звукам внутри своей головы.
Тишина отступает.