я убил зверя под баобабом
Автор: D-r Zlo
Название: "Пять минут спокойствия"; "Следующая - конечная"
Жанр: джен, гет, психология,повседневность
Рейтинг: G
Размер: драбблы
ТИМы: Штирлиц; Штирлиц/Есенин
Состояние: закончен
"Пять минут спокойствия""Пять минут спокойствия"
Наконец-то есть пять минут, чтобы немного передохнуть и остаться наедине с собой.
Он всполоснул лицо и поглядел на себя в зеркало – ну как обычно. Он всегда так делал наедине с собой: то ли он умывался, чтобы очнуться от этого бреда, то ли чтобы смыть с себя печать усталости, то ли вода его просто успокаивала, - тем не менее, эти умывания стали его личным ритуалом. Можно было даже не мыть руки – просто брызнуть на лицо водой, а затем смотреть на самого себя в зеркало.
Хотя, казалось бы, что он там не видел: смуглое лицо с подвижной мимикой, круглые тёмные глаза, пушистые ресницы, густые темные курчавые волосы, щетина. Похож на француза. Особенно на этого… ну как его. Актёр такой. Не помнит. Впрочем, не важно – придёт, погуглит, если из памяти не выпадет. Выглядит моложе своих лет – впрочем, и лета-то у него не сказать, чтобы преклонные, всего слегка за тридцатник перекинулось… Нет, он даже горд собой – немного: молодой, перспективный, уже чего-то добившийся, работающий с почти что религиозным исступлением, талантливый… Красивый. Своей женщины пока он не нашёл, зато нашёл свою жилплощадь – скопил к двадцати с небольшим годам на квартиру. Работать пришлось как бешеному, вплоть до того, что он падал прямо в метро от усталости, но в итоге квартиру он себе купил. Даже на ремонт хватило. Причем удивительно, как получилось – денег было не сказать, чтобы много, однако теперь – полы с подогревом, широкие подоконники… Обои отличные, кстати. Это, конечно, не смысл жизнь, но своя уютная хата – это всё-таки своя уютная хата. Такое дорогого стоит.
А то он помнит, как ныкался по углам, по разным странам, нигде не находя себе приют. Не потому что его не готовы были принять, вовсе нет – а потому что обстоятельства таковы. Из Дублин в Ригу, из Риги – в Прагу, затем Лондон, Будапешт, снова Рига… Месяц вон в Китае жил. Не по работе – просто внезапно обнаружился друг, у которого внезапно нашлась свободная жилплощадь. До Китая добирался стопом – не было денег на самолёт, а тут как раз удачно подвернулись безбашенные знакомые… Впрочем, в Китае он долго не продержался – ему там не понравилось. По многим причинам. В первую очередь, конечно, сложно устроиться, во вторую – все-таки среди желтолицых ему было очень неудобно. Хотя организация труда у китайцев поставлена что надо – нашим до такого как от Подберёзовки до Ватикана.
Но всё равно – привыкнуть было невероятно трудно.
Он уже тогда устал мотаться по миру, как неприкаянная собака. Он, конечно, легок на ногу, на руку, на душу, и ещё чёрт его знает на что, но постоянные переезды, привыкание к месту, ассимиляция, затем последующие переезды… всё это выбивало почву у него из под ног. Кому он тогда был нужен, кроме сотни бывших работодателей и родителям? Да никому он нахрен тогда не сдался. Хорошо, душа многого не просила – свой угол, немного денег, да работа, чтобы уйти в неё с головой. Но свой угол, как оказалось, нужно было ещё заслужить.
Слава Господу, заслужил. Наконец-то.
При таком раскладе ему и жена-то, в общем-то, сейчас не нужна. Он бы собаку себе завёл, да вот только при таком ритме жизни… ну какая, к чёрту, собака, если на себя-то времени не остаётся?
Хотя б всё равно завёл. Собак он всегда любил. Примерно так же сильно, как чувствовать себя нужным, женщин и кафе с барной стойкой и хорошим музыкальным центром.
Да многое он любил, на самом деле. И любит. До сих пор любит.
Однако, чтобы заслужить свободное время, ему ещё немного надо поднапрячься.
И он поправил галстук и вышел из туалета: заседание уже наверняка должно было начаться. Как бы ему не было трудно соблюдать временные рамки, но опаздывать на этой работе – признак непрофессионализма, а он никогда бы не допустил этого со своей стороны.
"Следующая - конечная""Следующая - конечная"
Мы ехали с поэтом вместе в метро.
Он убеждённо рассказывал мне об экономике; рассказывал горячо, абсолютно так же, как читал свои безумные стихи – но мне немного скучно, хотя и не подаю виду, я обещала.
Он извинялся, что не прочёл мои стихи – у него совершенно не было времени ничего читать. Писать тоже не было времени, но он старался это наверстывать – в конце концов, шутил он, спать мне вовсе необязательно. А вот ты бы могла писать и почаще, в конце концов, мы столько лет не виделись. Ты очень счастлива, я надеюсь? Ты нашла себе нормальную работу?
Я кивала и жевала шоколадку.
И чувствовала, что в душе у Мстислава творится какой-то Армагеддон. Даже тревожно как-то стало. Так тревожно, что даже ноги заледенели.
Но я не подавала внимания. Я знала, он тут же вскинулся, начал бы давать мне советы… Заботиться. Как раз всё то, что я ужасно не люблю, и из-за чего мы так ужасно громко расстались. Я же знаю, что это временное, что это обязательно пройдёт – а он не знал. Как сейчас помню, как он в последний раз ругал меня, я плакала, а он советовал мне травки заварочные и прочую панацею. От нервов и для укрепления организма. Тогда я встала с места и начала на него орать, а он на меня. Я ушла, а он так и не стал догонять.
Вот так и расстались.
А потом мы встретились, я сидела в метро, слушала его рассказы и завидовала. Какой же он талантливый, какой же он трудоспособный, какой же он умный, цепкий и энергичный… Как много всего успевает! И как же я глупа на его фоне, и абсолютно бездарна.
И он ещё спросил, счастлива ли я.
И что я должна была ему ответить, несчастливейшая из созданий?
- Смотри, паук! Он ползёт, ползёт!!!!!
Я открыла рот и наблюдала за процессом с неподдельным восторгом. Рука Славика переваливалась из стороны в сторону и не слишком-то похожа на паука, но мы оба были слишком пьяны, чтобы заморачиваться над этим. Вбок и вниз, вбок и вниз, вбок и... Тут Славик оторвал руку от поверхности, ворча что-то типа «фу, блять, руки теперь пыльные», и я расстроилась: слишком тривиально всё закончилось, слишком резко он оборвал игру, вырвал нас из игры в паука в реальную жизнь.
Как, в общем-то, он всегда делал.
Вагон нам улыбался. Поэт с кем-то заговорил, сверкая уставшими глазами, и я со стороны смотрела за тем, какой же он офигенный: вихрастый, высокий, располагающий к себе, и, несмотря на творческий вид, ужасно деловой.
Я не общалась с людьми; в отличии от поэта, ужасно ненавижу это делать.
А ещё, помимо людей, меня всегда раздражали голуби. Они всегда заслоняют небо.
Я об этом подумала, когда засмотрелась на лампочку: она коротила и освещала вагон неприятным дерганым светом. Где-то дома живёт её подружка: такая же неровно работающая лампа, которую мне в своё время приволок поэт, ругаясь на то, что я сижу без света и вообще ни черта не слежу за своими глазами. Но она быстро перестала светить ровно, а мне всегда было наплевать, что меня окружает: есть свет и слава богу, пусть теперь стоит на фортепиано и, мигая, освещает мне ноты. Ноты покрыты пятнами от кофе, крови и какой-то дряни: я никогда не следила за тем, что куда кладу, и это всегда бесило поэта – а я напротив, очень сильно веселилась.
Мне так хотелось, чтобы наши отношения длились побольше.
Мне до сих пор постоянно попадались под руки старые фото с его лицом – впрочем, конечно, они старые, новые ведь не принято печатать, они все мелькают в бликах компьютера. Вот мы – пьём вино из бутылки, прямо на улице, и ухмыляемся в спину людям, которые вроде как выше нас.
А что теперь? Что мне делать теперь, выть от безысходности и собственной ничтожности? Или, может, покончить со всем разом – у нас есть общий знакомый, у которого наверняка есть стрихнин или что-то вроде этого…
Но я не умерла: видимо, оттого, что кому-то нахрен сдалась, а я, растерянное бревно, так и не узнала, кому.
Мстислав перестал болтать, и теперь улыбался мне: ему выходить на следующей.
Я смотрела ему в спину и завидовала твёрдости походки, прямоте спины, спокойной осознанности взгляда.
Почему у меня не бывает так? Почему всегда – через жопу, через нахрен, через выкрученные за кончики капилляров нервы?
«Солнышко, это всё, конечно, очень красиво, но нытьё – уволь, я этого не люблю».
И двери с хрустом закрылись за его спиной, а я, вспоминая свои стихи, поняла, чем займусь этим вечером. Если, конечно, вновь не попытаюсь покончить с собой.
Название: "Пять минут спокойствия"; "Следующая - конечная"
Жанр: джен, гет, психология,повседневность
Рейтинг: G
Размер: драбблы
ТИМы: Штирлиц; Штирлиц/Есенин
Состояние: закончен
"Пять минут спокойствия""Пять минут спокойствия"
Наконец-то есть пять минут, чтобы немного передохнуть и остаться наедине с собой.
Он всполоснул лицо и поглядел на себя в зеркало – ну как обычно. Он всегда так делал наедине с собой: то ли он умывался, чтобы очнуться от этого бреда, то ли чтобы смыть с себя печать усталости, то ли вода его просто успокаивала, - тем не менее, эти умывания стали его личным ритуалом. Можно было даже не мыть руки – просто брызнуть на лицо водой, а затем смотреть на самого себя в зеркало.
Хотя, казалось бы, что он там не видел: смуглое лицо с подвижной мимикой, круглые тёмные глаза, пушистые ресницы, густые темные курчавые волосы, щетина. Похож на француза. Особенно на этого… ну как его. Актёр такой. Не помнит. Впрочем, не важно – придёт, погуглит, если из памяти не выпадет. Выглядит моложе своих лет – впрочем, и лета-то у него не сказать, чтобы преклонные, всего слегка за тридцатник перекинулось… Нет, он даже горд собой – немного: молодой, перспективный, уже чего-то добившийся, работающий с почти что религиозным исступлением, талантливый… Красивый. Своей женщины пока он не нашёл, зато нашёл свою жилплощадь – скопил к двадцати с небольшим годам на квартиру. Работать пришлось как бешеному, вплоть до того, что он падал прямо в метро от усталости, но в итоге квартиру он себе купил. Даже на ремонт хватило. Причем удивительно, как получилось – денег было не сказать, чтобы много, однако теперь – полы с подогревом, широкие подоконники… Обои отличные, кстати. Это, конечно, не смысл жизнь, но своя уютная хата – это всё-таки своя уютная хата. Такое дорогого стоит.
А то он помнит, как ныкался по углам, по разным странам, нигде не находя себе приют. Не потому что его не готовы были принять, вовсе нет – а потому что обстоятельства таковы. Из Дублин в Ригу, из Риги – в Прагу, затем Лондон, Будапешт, снова Рига… Месяц вон в Китае жил. Не по работе – просто внезапно обнаружился друг, у которого внезапно нашлась свободная жилплощадь. До Китая добирался стопом – не было денег на самолёт, а тут как раз удачно подвернулись безбашенные знакомые… Впрочем, в Китае он долго не продержался – ему там не понравилось. По многим причинам. В первую очередь, конечно, сложно устроиться, во вторую – все-таки среди желтолицых ему было очень неудобно. Хотя организация труда у китайцев поставлена что надо – нашим до такого как от Подберёзовки до Ватикана.
Но всё равно – привыкнуть было невероятно трудно.
Он уже тогда устал мотаться по миру, как неприкаянная собака. Он, конечно, легок на ногу, на руку, на душу, и ещё чёрт его знает на что, но постоянные переезды, привыкание к месту, ассимиляция, затем последующие переезды… всё это выбивало почву у него из под ног. Кому он тогда был нужен, кроме сотни бывших работодателей и родителям? Да никому он нахрен тогда не сдался. Хорошо, душа многого не просила – свой угол, немного денег, да работа, чтобы уйти в неё с головой. Но свой угол, как оказалось, нужно было ещё заслужить.
Слава Господу, заслужил. Наконец-то.
При таком раскладе ему и жена-то, в общем-то, сейчас не нужна. Он бы собаку себе завёл, да вот только при таком ритме жизни… ну какая, к чёрту, собака, если на себя-то времени не остаётся?
Хотя б всё равно завёл. Собак он всегда любил. Примерно так же сильно, как чувствовать себя нужным, женщин и кафе с барной стойкой и хорошим музыкальным центром.
Да многое он любил, на самом деле. И любит. До сих пор любит.
Однако, чтобы заслужить свободное время, ему ещё немного надо поднапрячься.
И он поправил галстук и вышел из туалета: заседание уже наверняка должно было начаться. Как бы ему не было трудно соблюдать временные рамки, но опаздывать на этой работе – признак непрофессионализма, а он никогда бы не допустил этого со своей стороны.
"Следующая - конечная""Следующая - конечная"
Мы ехали с поэтом вместе в метро.
Он убеждённо рассказывал мне об экономике; рассказывал горячо, абсолютно так же, как читал свои безумные стихи – но мне немного скучно, хотя и не подаю виду, я обещала.
Он извинялся, что не прочёл мои стихи – у него совершенно не было времени ничего читать. Писать тоже не было времени, но он старался это наверстывать – в конце концов, шутил он, спать мне вовсе необязательно. А вот ты бы могла писать и почаще, в конце концов, мы столько лет не виделись. Ты очень счастлива, я надеюсь? Ты нашла себе нормальную работу?
Я кивала и жевала шоколадку.
И чувствовала, что в душе у Мстислава творится какой-то Армагеддон. Даже тревожно как-то стало. Так тревожно, что даже ноги заледенели.
Но я не подавала внимания. Я знала, он тут же вскинулся, начал бы давать мне советы… Заботиться. Как раз всё то, что я ужасно не люблю, и из-за чего мы так ужасно громко расстались. Я же знаю, что это временное, что это обязательно пройдёт – а он не знал. Как сейчас помню, как он в последний раз ругал меня, я плакала, а он советовал мне травки заварочные и прочую панацею. От нервов и для укрепления организма. Тогда я встала с места и начала на него орать, а он на меня. Я ушла, а он так и не стал догонять.
Вот так и расстались.
А потом мы встретились, я сидела в метро, слушала его рассказы и завидовала. Какой же он талантливый, какой же он трудоспособный, какой же он умный, цепкий и энергичный… Как много всего успевает! И как же я глупа на его фоне, и абсолютно бездарна.
И он ещё спросил, счастлива ли я.
И что я должна была ему ответить, несчастливейшая из созданий?
- Смотри, паук! Он ползёт, ползёт!!!!!
Я открыла рот и наблюдала за процессом с неподдельным восторгом. Рука Славика переваливалась из стороны в сторону и не слишком-то похожа на паука, но мы оба были слишком пьяны, чтобы заморачиваться над этим. Вбок и вниз, вбок и вниз, вбок и... Тут Славик оторвал руку от поверхности, ворча что-то типа «фу, блять, руки теперь пыльные», и я расстроилась: слишком тривиально всё закончилось, слишком резко он оборвал игру, вырвал нас из игры в паука в реальную жизнь.
Как, в общем-то, он всегда делал.
Вагон нам улыбался. Поэт с кем-то заговорил, сверкая уставшими глазами, и я со стороны смотрела за тем, какой же он офигенный: вихрастый, высокий, располагающий к себе, и, несмотря на творческий вид, ужасно деловой.
Я не общалась с людьми; в отличии от поэта, ужасно ненавижу это делать.
А ещё, помимо людей, меня всегда раздражали голуби. Они всегда заслоняют небо.
Я об этом подумала, когда засмотрелась на лампочку: она коротила и освещала вагон неприятным дерганым светом. Где-то дома живёт её подружка: такая же неровно работающая лампа, которую мне в своё время приволок поэт, ругаясь на то, что я сижу без света и вообще ни черта не слежу за своими глазами. Но она быстро перестала светить ровно, а мне всегда было наплевать, что меня окружает: есть свет и слава богу, пусть теперь стоит на фортепиано и, мигая, освещает мне ноты. Ноты покрыты пятнами от кофе, крови и какой-то дряни: я никогда не следила за тем, что куда кладу, и это всегда бесило поэта – а я напротив, очень сильно веселилась.
Мне так хотелось, чтобы наши отношения длились побольше.
Мне до сих пор постоянно попадались под руки старые фото с его лицом – впрочем, конечно, они старые, новые ведь не принято печатать, они все мелькают в бликах компьютера. Вот мы – пьём вино из бутылки, прямо на улице, и ухмыляемся в спину людям, которые вроде как выше нас.
А что теперь? Что мне делать теперь, выть от безысходности и собственной ничтожности? Или, может, покончить со всем разом – у нас есть общий знакомый, у которого наверняка есть стрихнин или что-то вроде этого…
Но я не умерла: видимо, оттого, что кому-то нахрен сдалась, а я, растерянное бревно, так и не узнала, кому.
Мстислав перестал болтать, и теперь улыбался мне: ему выходить на следующей.
Я смотрела ему в спину и завидовала твёрдости походки, прямоте спины, спокойной осознанности взгляда.
Почему у меня не бывает так? Почему всегда – через жопу, через нахрен, через выкрученные за кончики капилляров нервы?
«Солнышко, это всё, конечно, очень красиво, но нытьё – уволь, я этого не люблю».
И двери с хрустом закрылись за его спиной, а я, вспоминая свои стихи, поняла, чем займусь этим вечером. Если, конечно, вновь не попытаюсь покончить с собой.