[Небесный Ящер]

Автор: Небесный Ящер
Бета: Ристе
Название: Враг внутри
Жанр: Средневековая повседневность, AU, джен
Рейтинг: G
ТИМы: 2Драйзера, Джек, Макс, Жуков и Есенин. + упоминаются еще несколько.
Предупреждение: Драйзер-центрик. Писал слэшер, хотя там ничего такого и нет. Чуть переиначены имена некоторых типов.
Написано по заявке: "Драйзер/Джек. Времена Святой Инквизиции, Джек — еретик. Размышления Драйзера о том, что делать с Джеком."
Саммари: все не так как кажется...


— Нет. Я уже вам все сказал. Мы никого не задерживали не то что вчера — уже несколько недель. — Старший инквизитор Драйзер потер пальцами ноющий висок. Боль никак не желала уходить и, казалось, как еще одно испытание на его сегодняшний день, Бог послал к нему господина Максимилиана — начальника городской стражи. Его обычно спокойный голос сегодня почему-то казался Драйзеру особенной пыткой. Хотя нет, Максимилиан и правда говорил со странным нажимом, словно вдавливая каждое слово в отдающий болью висок инквизитора.
— Возможно, этого человека задержали без вашего ведома. — Начальник стражи упорно гнул свою линию. Сколько они говорили... полчаса? Час? Драйзер не мог припомнить — с каких это пор его словам перестали верить, чтобы за все это время не услышать простого слова "нет".
— Быть может, тогда и вам следует объясниться, господин Максимилиан? С чего это вдруг сам начальник стражи приходит лично хлопотать за солдата... которого могли обвинить в ереси? Да еще и с подозрением, что мы, служители Бога, станем скрывать от всех правосудие над еретиком? Что в нем особенного? — Драйзер не без удовольствия отметил, как собеседник сжал губы в линию. — Вы отдаете себе отчет в том, что бездоказательно наводите тень на длань Всевышнего?
— У меня нет оснований не доверять лично Вам, — Максимилиан старался оставаться спокойным, но по нему все же было заметно, что он старается отвечать и при этом не говорить ничего конкретного. «Значит, все-таки не до конца доверяет».
Драйзер вполне мог понять его. Шла война, город был на осадном положении и пока держался, но враг у ворот только и ждал удобного случая... А быть может и чьего-то предательства.
— Но все же мой человек видел, что кто-то, одетый как инквизитор, перехватил Джека посреди белого дня.
— И этот человек сможет прийти и опознать инквизитора?— Драйзер предполагал, что нет. Даже если это видел десяток горожан — ни один из них не рискнет выступить против. В этом Драйзер даже сочувствовал начальнику стражи. Доказательств у того не было, и пусть даже краем сознания старший инквизитор и осознавал, что под плащом руки божьей мог скрываться предатель, он не мог позволить безосновательно обвинить своих собратьев. Ни что не должно поколебать веры в чистоту их служения Всевышнему.
— Я так и думал, — резюмировал он молчание Максимилиана. — И хочу предупредить, Ваши люди смогут обыскать сию обитель только с разрешения его Святейшества Балия. Так что не забывайте Ваши обязанности и занимайтесь _ими_, сын мой.
Максимилиану придется уйти ни с чем, хочет он того или нет.
— Я вас понял, святой отец, — начальник стражи коротко поклонился. Он уже почти дошел до двери архива, в котором его принял Драйзер, но в последний момент развернулся, словно у него оставалось дело, которое он не хотел озвучивать. — У человека, который мог похитить Джека, возможно, повреждены пальцы на левой руке.
Он поднял левую руку и рубящим движением пальцев правой указал на мизинец и безымянный.

Когда Максимилиан ушел, Драйзер наконец устало откинулся на стуле, обдумывая этот странный визит. Последнее предостережение? Неужели их осадному городу осталось так мало, что начальник стражи, явно подозревающий орден Гаммы в измене, все же решил открыть карты? Если бы Драйзер был предателем – ускорило бы это выполнение вражеского плана? Заставило бы зашевелиться? Он рассчитывает на то, чтобы поймать с поличным, расшевелив улей? Или все же господину Максимилиану настолько не хватает информации, что он готов пренебречь осторожностью и все же надеется на помощь тех, в ком сомневается?
В конечном итоге Драйзер решил, что это не его дело. Он должен спасать заблудшие души. Зная почти всех служителей ордена Гаммы в этом небольшом южном городе, он не сомневался ни в ком из них. Инквизитор встал из-за стола и решил выйти в сад. Быть может, это как-то уймет головную боль.

Правда, через час боль только усилилась. Голос Максимилиана точил мысли инквизитора, словно забрался через ухо надоедливым червем сомнения. А сомневаться Драйзер не любил, особенно если это сомнения в силе чьей-то веры и чистоте помыслов. Человек либо чист, либо порочен. Полумер быть не должно, ибо есть только Рай и Ад. Потому через какое-то время он уже беседовал с главной кухаркой, что с рассвета до заката суетилась над тем, чтобы накормить всех, кто жил и трудился в этой обители.
— Да, я припоминаю, — она покивала головой. — С отцом Резйардом произошло несчастье. Он совсем недавно вернулся в город, едва успев до начала осады. В пути на него напали, и бедняга лишился мизинца. Я помню его забинтованную руку. Я даже порезала для него мясо, чтобы ему не пришлось мучиться с ножом.
Признаться, Драйзер спросил женщину лишь, чтобы избавиться от сомнений. Она все-таки видит всех за приемом пищи по нескольку раз за день. Но он не рассчитывал, что ее слова так легко подтвердят предостережение Максимилиана. Неужели это значит, что тот был прав, считая, что в обители Гаммы скрывается предатель? А ведь Резйарда инквизитор хорошо знал уже много лет. Еще юношей тот попал под крыло церкви, и Драйзер стал для него не только наставником и другом, но и почти отцом. Парень был предан Всевышнему, а силу его веры можно было ставить в пример другим. Драйзер даже прочил ему собственное место. Потому предположить предательство с его стороны казалось смехотворным.
Их орден был в прочном союзе с Бетеанцами, так же как еретический орден Дельтицев был сплетен с мятежной Альфой. И Резйард не мог не знать, что если Бетеанская крепость падет, то и орден Гаммы окажется в руках еретиков.
И пусть их с Дельтийцами вера проистекала из одного первоисточника, их принципы были слишком разными... Но все же Драйзеру до сих пор все это казалось слишком невероятным. Да и вопрос веры Резйарда был внутренним делом Гаммы.
Но самым сложным для старшего инквизитора было осознание того, что предателем может быть его ученик, его преемник. Неужели это его собственная ошибка — не увидел, не воспитал?..

Весь вечер Драйзер провел в размышлениях и воспоминаниях. Он видел Резйарда на вечерней мессе и не сказал бы, что того что-то тревожит. Он был спокоен, словно не было ни войны, ни осады. Драйзер сказал бы, что это похвально, но если с этим спокойствием он предает свою веру — прощения этому уже не будет. Примерно с такими мыслями Драйзер спокойно и с неким внутренним смирением наблюдал за человеком, в коем все еще видел почти сына. Он не спешил винить его в чем-либо, но был готов исполнить свое предназначение, даже если это придется сделать собственными руками.
И когда после полуночи Резйард покинул свою келью и двинулся через сад к старым постройкам, Драйзер последовал за ним. Он не доверил бы душу своего ученика никому, кроме Бога и самого себя. Если уж Драйзер был для Резйарда проводником к вере, он станет для него и ключом к покаянию.

Старший инквизитор уже предполагал, что он увидит, спустившись в старые катакомбы. Когда-то, когда союзные силы Беты и Гаммы заняли этот город, в катакомбах располагались пыточные, но подземные воды проступали в помещения все настойчивее, порой изрядно заливая, и работать становилось просто невозможно. Потому, почти не освоив их, помещения забросили.
Уже давно были построены новые пыточные, но, кажется, теперь жизнь вернулась и в эти стены. В голове услужливо зазвучал голос Максимилана, описывающий пропавшего человека, а в месте с голосом возвращалась и головная боль.

Драйзер не дошел нескольких шагов до двери, из-под которой выбивался мерцающий теплом свет лампы. Он затаил дыхание, остановившись у стены, и замер...

— Жаркий сегодня был день, — из-за неплотно закрытой двери раздался голос Резйарда. Ржавые замки давно не закрывались, да и все инструменты давно были вынесены — потому в запорах здесь не было нужды.
— Ты, наверное, хочешь пить?— продолжил все тот же голос.
Драйзер не разобрал слова, хрипло прозвучавшие в ответ. По телу пробежала неприятная дрожь. Значит за его спиной действительно идут дела, о которых он не знал. И сколько их было? Как давно Резйард, а быть может, и не он один, водит его за нос?
— Где карта. Расскажи мне — и я позволю твоей душе покинуть этот мир спокойно, — тем временем продолжал знакомый голос.
— Вы же забрали ее, — Драйзер расслышал тихие и почти бесцветные слова. — Я уже говорил Вам, никакой другой, кроме этой, у меня нет.
— Ложь отравляет душу, зачем тебе еще один грех ко всем тем, что и так уже утянули тебя на дно? — Резйард, судя по долетавшим звукам, сделал пару шагов по комнате и в следующий момент послышался звук глухого удара. Странно, что он не использовал инструмент для дознания.
— Если бы у меня было то, что вы так жаждете обрести — я бы с удовольствием вам это отдал, отец мой... — снова прозвучал тот незнакомый голос вперемешку с кашлем. — Я признаю, что воровал, но быть может то, что вы ищете, украл кто-то другой? Поверьте, я бы ни за что не стал брать вещи, принадлежащие церкви.
Драйзер уже хотел войти, но следующая фраза заставила его замереть еще тише.
— Я знаю, что тебя послал начальник стражи, так что можешь не играть в наивного воришку. Здесь только ты и я, и у меня не так много времени, потому…
— Хорошо, хорошо. Я все понял, был не прав. — В голосе скользил страх и в тоже время что-то сродни веселью. Такое бывало на памяти Драйзера пару раз, когда бесы в душе грешника заставляли того порой смеяться, не выдержав пыток и допросов. — Я думаю, мы сможем договориться. Карты у меня действительно нет, я сжег ее.
— Что?— Голос Резйарда прорезался холодным гневом.
— Подождите... Я.. У меня был приказ…— сквозь нервный голос пленника прорывалась усталость и дрожь. Но в нем не звучало отчаянья. Драйзеру казалось — в нем даже были ноты предвкушения, так что старший инквизитор подался ближе к двери. — Приказ уничтожить карту, чтобы она не досталась врагу. Но я запомнил кое-что... Я могу нарисовать по памяти. У вас ведь есть план города? Наверняка где-то здесь, в обители, должен быть план всего города. Я нарисую поверх то, что запомнил. А вы сохраните мне жизнь. Это не плохой размен, согласитесь. Душа одного грешника — и вы получите не только карту, но и проводника. Я ведь знаю гарнизон как свои пять пальцев, а после взятия города убивать меня так и вообще не будет смысла. К тому же я могу дезинформировать Макса...
— Боже, на какие преступления и предательства готовы пойти люди, чтобы спасти свою никчемную жизнь. — Резйард, казалось, искренне сокрушался.
— Но вас мне в этом не превзойти, отец мой… — прозвучало ответом, но в следующий момент пленник уже добавлял, — провести вас оказалось непосильным для меня.
— Карты будет достаточно, и если она будет точна, возможно, тебе сохранят жизнь, — голос Резйарда стал даже доброжелательным. — Стоило признаться во всем еще вчера, и тогда тебе не пришлось бы так страдать.

— Я думаю, тогда тебе понадобится ключ от архива?— Драйзер больше не мог бездействовать. Он вошел в тускло освещенное помещение, наблюдая за тем, как меняется лицо Резйарда. Его ученик не бледнел даже при виде самых страшных пыток, но сейчас лицо молодого инквизитора стремительно меняло цвет до почти мертвецки серого, прямо как у его пленника, что неловко сидел у стены. Кандалы врезались в истертые запястья, несчастный, похоже, уже не мог стоять, а слишком короткая цепь, вмурованная в стену, не давала толком опустить руки. Было видно, что он провел так около суток. — Что все это значит, Резйард?
Джек (так ведь звали того человека, которого искал Максимилиан?) смотрел на Драйзера почти бесстрастно. Кажется, он слишком устал от всего, что с ним произошло. Что ж, старший инквизитор тоже не видел для него поводов радоваться. Пленник был готов пойти на сделку ради спасения собственной жизни — за это его душе тоже не снискать рая.
— Этот человек — еретик. — Резйард поклонился наставнику и уже почти взял себя в руки. — Я взял на себя смелость провести расследование.
В ответ на это раздался тихий, но все же смех пленника. Тот уткнулся лицом в сгиб руки, стирая испарину со лба о грязную, порванную ткань рубашки.
— Как видите помимо всех преступлений этот человек еще и одержим дьяволом. Он считает всех служителей ордена Гаммы предателями и участвует в еретическом заговоре. — Голос Резйарда был полон смирения и скорби по заблудшей душе.
— Ловко, — резюмировал Джек. Его чудесный и отчаянный план спасения катился ко всем чертям. Теперь вместо одного инквизитора у него было целых два. И Джек не сильно верил, что Драйзер (а уж о нем-то Джек был наслышан) поверит ему, а не другому инквизитору. Да даже если бы и поверил — его личный тюремщик под рясой прятал нож, и что не менее важно — умел им пользоваться.
— Почему ты занимаешься этим ночью и не в пыточных? И самое главное — почему без моего ведома? — Драйзер смотрел на ученика в упор и тот отвечал ему уверенным взглядом.
— Я видел, как к вам приходил начальник стражи, отец мой, — Резйард говорил как можно спокойнее и убедительнее. — У меня есть основания предполагать, что господин Максимилиан уже давно в связи с ересью. Он мог потребовать показать ему дела пойманных еретиков и, найдя там дело этого грешника, силой забрать его из обители. Я был вынужден спрятать его и не вести протокол. Позже, когда я добьюсь от него признаний и доказательств, мы сможем призвать к ответу их обоих.
— Но почему ты не сказал об этом мне? Ты сомневаешься в моей вере? — Драйзер прошел ближе к пленнику. Тот слушал их беседу со странной улыбкой. Действительно, словно безумец. Избитый и израненный — но улыбается и смотрит зелеными, все еще лукавыми глазами. Эти глаза еще скажут ему правду, когда он закончит с Резйардом.
— Почему ты не использовал обычные методы? Отвечай на все вопросы, ты слишком долго их обдумываешь, — продолжал Драйзер, снова повернувшись лицом к младшему инквизитору. Под этим взглядом спокойное лицо Резйарда дрогнуло. Именно в этот момент они оба прочувствовали и осознали, что более они не инквизитор и инквизитор. Теперь они инквизитор и еретик. Не привыкший быть подозреваемым Резйард терял власть на собственными эмоциями и мыслями.
— Нет, ваше... — Боже, Резйард поймал себя на том, что чуть не обратился к Драйзеру в суетливой манере подозреваемого: "Ваше святейшество", или "Ваше превосходительство"? Он никогда не обращался так к наставнику, но, подспудно считая себя уличенным, сам же чуть не поставил себя на их место.
— Конечно же, нет. Я... Я не хотел, чтобы это дело хоть как-то подставило вас под удар. Если бы Максимилиан узнал о том, что вы его разоблачили, он мог бы попытаться убить вас. А так погиб бы только я. — По глазам Драйзера младший инквизитор видел, что что-то сказал не так. Хоть он говорил, казалось, очень складно — он не знал, насколько его наставник осведомлен.
— Разве я более ценен, чем кто-либо другой? Ты решил оградить меня от опасности моего же ремесла? Разве таким я воспитывал тебя? Именно мы должны первыми принять удар против нашей же веры. Кем бы я был, если бы боялся оружия еретиков и прятался за чужими смертями? — Драйзер чувствовал волну гнева, накатывающую из глубины... нет, не сердца. Он чувствовал, что негодует все его естество.
— Но, если вы погибните, кто поведет заблудших? Вы самый мудрый из нас... — Резйард, сам того не желая, отступил на шаг — воля его наставника была слишком сильна, так что, даже преступая их общий закон и стараясь превзойти Драйзера как противника, он не мог противостоять его авторитету в собственном подсознании.
— Кого я могу вести, если я не смог донести смысл нашего дела даже до одного тебя?— Мысли в голове Драйзера мельтешили, руша обычно стройный образ мышления старшего инквизитора. — Почему ты уподобился безбожному варвару? — Рука Драйзера указала на избитого Джека. — Разве этому я тебя учил? Нужно вынуть душу греха, его суть. Без гнева и с милосердием. И чтобы наши руки не перешли грани, им нельзя докасаться до тела. Лишь инструмент будет бесстрастен к праведному гневу. Почему ты поступил так?
Драйзер понял, что повысил голос, когда до него докатилось эхо собственных слов. Резйард же молчал, силясь найти ответ. Именно в этот момент Джек решил, что теперь пришла его очередь помочь инквизиторам. Иначе он может и не дожить до конца их спора.
— Чтобы по моему телу нельзя было понять, что я был в пыточных. — Джек улыбнулся и сглотнул вязкую слюну. Резйард так и не дал ему воды, только плеснул в лицо перед началом допроса. Потрескавшиеся губы ныли, но эта боль меркла перед тем, что ощущало все его тело.
— Он не использовал ваши методы, потому что это и не был допрос еретика. Не было и не будет протоколов, улик и свидетельств. — Джек устало и просто смотрел на Драйзера, который выглядел раздраженным оттого, что еретик вставил свое слово.
Было что-то почти снисходительное во взгляде пленника, из-за чего хотелось немедленно стереть это выражение с его лица — уставшего, избитого лица человека, который мало на что надеется, что все же знает что-то большее, недоступное Драйзеру. А Драйзер не любил этого.
— Выслушайте и меня, господин инквизитор, — Джек, казалось, даже склонил голову, что могло сойти за издевательство в его то положении, но Драйзер все же взял себя в руки, словно вспомнив о своих обязанностях.
— Говори, — спокойно произнес он.
— Но отец Драй…
Драйзер жестом указал Резйарду замолчать и внимательно посмотрел на человека, все еще прикованного к стене.
— Этот человек — диверсант Альфы. — Резйард ожидаемо возмутился, но все внимание самого Джека было обращено к старшему инквизитору. Это был его единственный шанс, пусть это и звучало дико. Раньше Джек и в страшном сне не представил бы, что, спасая собственную жизнь и собственное дело, он будет надеяться на грозу и немезиду объединенного государства — на отца Драйзера. Он бы предпочел сотню выволочек от Макса, но, похоже, сегодня судьба решила даровать ему новый опыт и новое близкое знакомство. Что ж. Джек собирался принять этот вызов.
— Я ему нужен, чтобы взорвать пороховой склад, казармы и важные здания города. Наверняка летняя резиденция его Святейшества Балия входит в их число. Враг не упустит возможности повергнуть его. Когда еще им представится такой случай. — Последний пункт Джек добавил от себя, еще из разговора двух инквизиторов поняв, что для Драйзера предательство веры гораздо большее преступление, чем предательство союзных сил.

Драйзер не видел возможным совершить такое, хотя бы потому что стража Максимилиана патрулировала город в усиленном режиме, и пронести мимо них порох ни разу не попавшись было невозможно.
— И как же он собирался это сделать? Это сомнительный план, еретик.
— Можно просто Джек. Я больше привык к такому обращению, — кажется, веселье снова возвращалось к пленнику. И по глазам инквизитора он видел, что одна только эта преступная радость делала его еще большим еретиком, но он ничего не мог с собой поделать.
— Поэтому ему и нужен я, — продолжил пленник. — Точнее, карта подземных катакомб, заложенных за много лет до того, как город захватила Бета. Считалось, что она сгорела при пожаре двенадцать лет назад. К сожалению, по-настоящему она сгорела два дня назад в моих руках. Он и его сообщники... А я уверен, что их много, ведь не собирался же он тащить порох один? Они собирались пронести его под землей, в те места, где подземные коридоры выходят на поверхность, соединяя самые старые постройки города: ратушу, особняк наместника Наполеона, летнюю резиденцию его святейшества кардинала, казармы и эту обитель. Максимилиан предполагал что-то подобное, но без карты он так же бессилен предотвратить это нападение из-под земли. Кстати, я бы не советовал вам поворачиваться к своим людям спиной, — взгляд Джека, резко сменившего тему, красноречиво указал на Резйарда, начавшего неторопливое движение.
— Этот, например, отлично владеет ножом. Освободите меня, отец Драйзер. Пока еще не стало слишком поздно. У него есть ключ, но мне подойдет даже гвоздь, что лежит у стены.

Резйард замер.
— Это правда? Все что говорит этот человек, правда? — последняя просьба Джека, казалось, не коснулась слуха старшего инквизитора, теперь Драйзер говорил на редкость сухо и отстранено. А ведь Резйард знал его и другим. Добрым, понимающим, отзывчивым. Да, строгим, но справедливым. Теперь сердце Драйзера было для него закрыто.
Осознавать это было действительно больно. Резйард понимал — вопрос его наставника был теперь лишь проверкой — будет ли ученик честен перед ним. Похоже, что Драйзер уже все решил, а быть может, даже заранее знал. Наверное, помимо Джека у Максимилиана был и другой агент, и этим утром начальник стражи раскрыл старшему инквизитору все карты. Как же сложно все это оказалось. Резйард не хотел загонять себя в такую безвыходную и неопределенную ситуацию. У него была цель, он знал, что придется пожертвовать многим и многими, что, возможно придется встретиться лицом к лицу с наставником. Но в реальности все было не так гладко, и это балансирование на грани фарса сводило его с ума. Сложнее всего было не знать, насколько осведомлен Драйзер, и метаться между спасительной ложью и жестокой правдой. Хотелось взвыть от безысходности.
Губы Резйарда дрогнули и в глазах застыло сожаление.
— Ложь отравляет душу, так ведь?— Резйард повторял те самые слова, что сам же недавно говорил Джеку. Он потер руками лицо, словно пытаясь прийти в себя. — Но вы слишком сильно заботитесь о чужих душах, отец мой, о их чистоте... Забывая, что помимо души есть еще и разум, есть сердце, в конце концов.
Сожаление и даже осуждение сочилось в голосе молодого инквизитора, когда он продолжил:
— Душа должна быть чиста. Каковой Бог даровал ее нам, такой мы и должны ее возвратить. И пусть придется положить голову под чужой топор — нельзя осквернить себя даже жаждой жизни. Так вы живете. Именно поэтому я ничего вам и не сказал. Я отдал бы многое, чтобы вы пошли со мной, но вы предпочтете умереть здесь, вместе со всеми, не позволив себе и капли лукавства. Если мы погибнем и будем изгнаны, кому мы будем нести веру? Оставаясь на стороне Беты, мы потеряем наш орден. Но если мы отступим — мы сохраним его. Война — это веление плоти, это гнев и желание власти. Мы не должны поддерживать войну, но наш союз с Бетой не оставляет нам выбора. Силы Альфы и Дельты слишком велики, они сметут нас вместе с бетанцами, так послушайте, что говорит мое сердце — участие в войне заставит нас преступить в душе, на чьей бы мы стороне не выступили. Так если преступление неизбежно — нужно выбрать меньшее из зол. Мы готовы пожертвовать своими душами, отец Драйзер. Вы проклянете нас, но Орден будет жить. Да, под знаменами Альфы, да, став не единственными, а наравне с Дельтой — но наш орден будет жить! Умереть во имя чужой войны — это самая бездарная трата сил, дарованных нам Богом. Никто не узнает, что мы помогли Альфе, и наша паства будет жить, мне обещали.

— Освободите меня. — Джек дернул цепи, заставив их зазвенеть. — Это еще можно остановить. Если все, что он сказал случится, независимо от того станет ли это когда— либо известно миру, орден запятнает себя перед Богом.
Джек никогда не был особо религиозным (а уж о некоторых членах ордена он знавал такое, что не всем удобно рассказать), но ради собственных целей он мог разок и порадеть за честь святой церкви. Хотя Драйзер, кажется, даже не намеревался его слушать.
— Это моя вина и моя ошибка, — старший инквизитор покачал головой, словно даже растеряно. — И мне придется ее исправить.
— Ваша ошибка в том, что за делами во имя Бога вы забыли о нем самом, о людях, которых мы должны вести за собой. – Правой рукой Резйард потянулся к своему левому рукаву. — Человек может идти всегда по прямой, но когда перед ним расстелется океан — он не будет в силах его переплыть. Вы утонете, даже если будете знать, что в паре миль в сторону будет порт. Утонете ради веры сейчас вместо того, чтобы переплыть на другой берег и нести людям свет долгие годы отпущенные вам Всевышним.

Джек в чем-то был даже согласен с Резйардом. В молодой голове священника были разумные мысли на счет всей ситуации в их ордене, но вот выводы инквизитор делал из этого совсем уж странные. Но чего Джек уж совсем не понимал, так это того, как можно так долго и разнообразно говорить о морали, когда их всех сильно поджимало время. Альфа ждала диверсии Резйарда, Бета — подкрепление в виде армии принца Гамлета, а Драйзер должен был осознавать, что от его промедления зависит судьба целого города.
— Нападение может начаться и без взрывов, Альфа не будет ждать вечно, — услужливо напомнил Джек, вклиниваясь в разговор до того, как Драйзер ответит на этот проникновенный монолог. Провокация сейчас была единственным средством прервать это ментальное столкновение двух инквизиторов, иначе оно будет длиться бесконечно. Им даже не нужно будет разговаривать, каждый будет вести беседу в своих мыслях, зная ответ собеседника, мысленно формируя контраргументы на невысказанные обвинения и мысленно же отвечая.
— Я бы с удовольствием послушал и дальше сию интереснейшую беседу, но одному из вас уже пора. — Джек смотрел на Резйарда, понимая, что именно тот поддастся на провокацию первым. Слишком уж многое преступил он на пути к своей цели, чтобы банально опоздать в последний момент. Черт побери, Джек бы порадовался за парня, если бы не обстоятельства.
— Я уже говорил, что он хорошо владеет ножом?— Джек напоминал сам себе банкующего во время драки. И, судя по всему, дело именно к этому и шло — Резйард достал нож. — Признаться, я бы поставил на него, но моя вера с вами, отец Драйзер.
Ученик шел на наставника медленно. В глазах застыла отчаянная решимость.
— Видит Бог, я не хотел этого. Но если я... — Голос оборвался. Резйард приказывал себе не думать, просто действовать. Не думать о всем том хорошем, что было между ними, оставить себе только простое осознание того, что иначе Драйзер обязательно разрушит его план. Даже если бы Драйзер знал, что все служители ордена погибнут, он бы все равно не перешел на сторону Альфы. И потому он непременно погибнет сам. "Лучше уж от моей руки", — мысленно подытожил младший инквизитор. — Я отпущу вашу душу с миром, отец мой, у меня легкая рука…

Резйард странно и печально улыбнулся учителю и стремительно нанес удар. Джек рефлекторно сжался, натягивая цепи. Сейчас все закончится. Стоит, наверное, придать лицу благоговейное и поверженное выражение, и напомнить Резйарду, что он — Джек — был готов нарисовать тому карту. И быть может, получив эту малую долю свободы, снова попытаться улизнуть, заведя инквизитора в глубь катакомб.
"Ах, отец Драйзер. Как все это глупо — надеяться спасти душу того, чья упертость сравнима с вашей и вами же воспитана и взлелеяна..."
Джек посмотрел на двух священников, и у него перехватило дыхание. Нож всего лишь резанул Драйзера по плечу. Эта рана, конечно, могла быть и смертельной, если задета артерия, но Резйард определенно целился в сердце. И в следующий момент, вместо того чтобы ударить снова – он подался назад, едва вырвавшись их крепкой хватки Драйзера. Тот даже не стал зажимать рану, словно она не стоила внимания. Он шел на ученика спокойно, и было в этой прямой спине что-то знакомое Джеку. Это была уверенность превосходящего противника.
— Когда-то, Рез, я был солдатом. — Драйзер говорил спокойно. Джек видел, что их перемещения ведут к тому, что Драйзер просто отрежет противнику путь к двери. — Я отрекся от мирского, став карающей дланью веры, но мое тело никогда не забывало того, чему научилось. Брось нож, Резйард, тебе со мной не справиться.
Младший инквизитор в панике скользил взглядом по комнате, судорожно пытаясь решить, что же ему делать. Драйзер меж тем подходил все ближе, так что даже Джек внутренне собрался, ожидая последнего рывка предателя. На мгновение взгляд пленника пересекся с загнанно-обреченным взглядом Резйарда, и в этот момент Джека понял — что именно тот задумал…
— Нет!— Джек рванул в сторону, словно забыв о цепях. Кандалы больно врезались в запястья, и все тело пронзило обжигающей болью от ран, но все же благодаря этому маневру лезвие проскрежетало по каменной стене, а не вонзилось ему в шею. Джек не стал дожидаться продолжения и со всех сил ударил ногой в колено Резйарда. Благо, цепи и стена за спиной стали опорой для удара обессиленного пленника.

В следующее мгновение Драйзер уже заламывал руки своему ученику. Сердце Джека бешено колотилось, но все же эта встряска словно предала ему сил и ощущения, что он все еще жив.
— Было бы неплохо поменять нас местами, — услужливо вставил свое предложение пленник. — Из кандалов ему точно не выбраться, я весь день сегодня пробовал, уж поверьте — это гарантия качества. Ключ в сумке, что у него на поясе. — Джек снова ощутил невероятную жажду, и кувшин, сиротливо стоявший все это время в углу, манил его так, как не манят даже самые прекрасные сокровища.

Резйард пытался вырваться. Он был довольно сильным и в некотором роде даже подготовленным к схваткам. Джек уже оценил это на собственном опыте, но Драйзер оказался еще более угрожающим противником. Черт бы побрал этих инквизиторов. Хоть сейчас старший инквизитор и был на стороне Джека — было не по себе осознавать, что среди инквизиции есть действительно стоящие бойцы, а не только те, кто способен истязать связанных пленников.

Драйзер сорвал с пояса Резйарда сумку и бросил ее Джеку. Ослабленный свалившимися на него испытаниями, тот едва сориентировался, чтобы ее поймать, но с замком он все же справился быстро.
Боже, освобожденные руки гудели от притока крови и казались чужими — но все же это была свобода. Джек с трудом поднялся, опираясь на стену. Было видно, что он не может твердо стоять на ногах, но все же в его глазах отражалось счастье и облегчение. Он не отошел в сторону, а лишь услужливо и, кажется, даже смиренно держал наготове кандалы и ключ.

— Прошу, я вам даже стену нагрел своим грешным телом. — В слабом голосе скользила улыбка и с последним щелчком ключа она растянулась до неприличия широко.
— Вы совершаете ошибку. Орден погибнет! — Резйард метался в кандалах, подаваясь вперед. Но Драйзер смотрел на него словно на несчастное, заблудшее животное, опасное своей неразумностью и потому обреченное на гибель. Он явно сожалел.

Джек же, ковыляя вдоль стены, наконец, добрался до кувшина и, устало рухнув на колени, поднял глиняный сосуд к губам.
— Ублюдок, ты выплеснул всю воду. — Он засмеялся немного безумно. Черт. Это было обидно. Хотелось разбить кувшин о голову инквизитора, но это было уже бессмысленно и даже не забавно. Сил не оставалось, и в пору было отчаиваться, что теперь именно он — Джек — был обессилен в шаге от победы над всем, что с ним произошло.
— Мне нужно в гарнизон, отец мой, — бывший пленник и волне себе еретик (это читалось в глазах Драйзера) обратился к инквизитору с улыбкой и, пожалуй, даже немного вольно. Свобода опьяняла, почти перекрывая жажду. Джек с трудом поднялся. — Простите, но я не могу задерживаться. Для нашего же общего блага — не препятствуйте мне, пожалуйста.
Рука Джека потянулась к единственной масляной лампе, висевшей на крюке.

— Я позаимствую, если вы не против. Там темно. — Джек сильно прихрамывал. Зеленые глаза отражали усталость, но все же в них была странное стремление к жизни. Драйзер молча смотрел на все это, понимая, что парень просто не дойдет до гарнизона. Но больше всего инквизитора поражало то, что, кажется, Джек не особо переживал из-за возможного риска. Еще недавно он был прикован к стене и обречен, но вот он уже идет с улыбкой к выходу, унося единственный источник света, так что двух инквизиторов постепенно укрывала темнота...

— Стой, — Рука Драйзера легла на плечо Джеку, от чего тот пошатнулся, но все же устоял.
— Я клятвенно обещаю вернуть лампу, — в зеленых глазах отражались теплые блики светильника. — Но поймите, сейчас я не могу мешкать.
— Я знаю. Тебе ведь нужно к Максимилиану? Это на другом конце города. — Драйзеру не сильно хотелось признавать, что начальник стражи, с его казалось нелепыми, по мнению инквизитора, предположениями, все же отказался прав. Драйзера водили за нос. Но истина на то и истина, чтобы принять ее. Возможно, стоило отдать Максимилиану должное лично. — Я отведу тебя.

— Право же... кхм, не стоит, — К такой любезности со стороны инквизиции Джек не был готов. Хотя с другой стороны грех было бы отказываться от такого полезного знакомства. Правда, было одно "но"...
— Я не собираюсь вмешиваться в ваши с ним дела, — словно прочитав опасения молодого человека, ответил Драйзер. — Но в том, что ты, скорее всего, не дойдешь до гарнизона, будет и моя вина. Потому я помогу тебе.
— Хорошо, — Джек согласился, но только потому, что и сам чувствовал, что Драйзер прав. Он понимал – последний, отчаянный выпад Резйарда не был попыткой мести напоследок. Джек слишком многое мог рассказать о плане нападения — и это было куда опаснее провала с картой катакомб. И хоть Джек и не горел желанием приоткрывать завесу тайн и лица соучастников перед главным инквизитором города — в случае проигранной битвы волноваться и вовсе будет уже не о ком.

К удивлению Драйзера путь Джека вел не из катакомб, а дальше в их чрево. Парень отказался подниматься наверх, не желая ни показываться в городе, ни тем более демонстрировать место назначения тем немногим жителям, что могли им встретиться. К тому же, перед этим нужно было бы незамеченными пройти через проулки построек Ордена, что был подобен небольшому городу в городе. А о том, кто мог являться сообщниками Резйарда, никто из них не знал. К тому же, они оба были ранены. Даже в тусклом свете единственной лампы было заметно, что кровотечение Драйзера так и не остановилось.

— Значит, это часть тех туннелей, которые были так нужны Альфе? Орден Гаммы уже изучал внутренние катакомбы на нашей территории, но они не ведут никуда за пределы церковных стен. В конце тупик. — Драйзер озвучил свои мысли в слух, но все же на этот раз не стал ни с кем спорить. После всего, что сегодня с ним произошло, он на время лишил себя права выносить приговоры и суждения. Он чувствовал себя слепцом, что смел вести зрячих. Слишком многое предстояло обдумать. И пока предательство в ордене не будет выведено на чистую воду — он не сможет позволить самому себе занимать столь высокий пост.
Стоит понести покаяние за собственные ошибки... Драйзер собирался при первой же возможности попросить аудиенции у его Святейшества кардинала Балия. Тот, к несчастью, приехал в свою летнюю резиденцию незадолго до осады. Но возможно в этом было предзнаменование, словно Бог ни на минуту не забывает о своих детях, посылая своего наместника в осажденный город.

Размышления Драйзера прервал звук разрываемой ткани. Джек остановился, и его холодная рука легла на руку инквизитора, держащую фонарь, понукая его поднять светильник выше.
— Думаю ваш... тот инквизитор был в чем-то даже прав, — Джек лукаво улыбнулся. — В мыслях о спасении души вы совсем забываете о теле.
В руках парня была полоска ткани, оторванная от его собственной рубахи, и, не теряя ни минуты, Джек обернул ее вокруг плеча инквизитора, закрывая рану:
— Не уверен, что будет толк, но все же...

— Тебе бы больше волноваться о себе. — Драйзер взял руку Джека в свою. Она была холодной и подрагивала. Джек едва держался, но продолжал улыбаться. Драйзер не понимал, почему в душе поднималась странная злость на этого… дьявола. А ведь он ни капли не сомневался в том, что за душой этого мальчишки грехов не на один костер. Он словно видел их своими глазами.
— Держите фонарь повыше, — парень выдернул руку из внезапно ставшей крепче хватки инквизитора, — здесь должен быть выход в тайный коридор.
Джек невозмутимо отвернулся к стене и принялся шарить по ней руками.
Драйзер чувствовал, что парень держится на одной воле, не желая показаться слабым, побежденным хоть в чем-то. Это злило, почему-то хотелось втиснуть его в стену, заставляя все его мышцы и кости содрогнуться от боли и изнеможения. Посмотреть сверху вниз...
— Помогите сдвинуть. — Джек снова прервал мысли инквизитора. Почему его вдруг стало так много в жизни Драйзера? Словно за эти сотни метров катакомб, что они прошли вместе, запах Джека, его кровь и пот пропитали не только одежду инквизитора, но и через кожу проникли внутрь.

За тяжелой, но все же движимой плитой, действительно оказался проход. Смех Джека в полумраке коридоров зазвучал легко и чисто: он угадал, нашел, запомнил! Это было его маленькое торжество, которое забрало почти все силы. Джек привалился к стене, пытаясь урвать хоть минуту отдыха, просто потому что сил не оставалось уже ни на что.
Подхватив фонарь, Драйзер вошел в открытый ими проем и, приблизившись к устало улыбающемуся Джеку, довольно легко закинул его себе на плечо. Тот даже опешил, не ожидая чего-либо подобного.

— Эй... — Джек запротестовал, но как-то вяло. — Все не настолько плохо. К тому же спиной вперед я не вижу куда идти.
Крепкое плечо Драйзера было далеко не самым удобным, особенно для избитого человека, но все же нога, боль в которой сводила Джека с ума, почувствовала себя хоть немного лучше.
— Закрой глаза и мысленно представляй куда нам идти. — Драйзер посветил вперед. Пока коридор был прямым и не имел ответвлений.
— Когда туннель раздвоится – нам налево. — Кровь приливала к голове Джека, но это неудобство казалось уже мелочью.

Когда они, проделав немалый путь, поднялись на поверхность — их можно было принять за чертей. В нескольких местах, задев в полумраке балки, поддерживающие своды туннеля, они обрушили на себя скопления пыли и песка.
Наконец, отодвинув плиту, оказавшуюся частью пола какой-то кладовой, они смогли вдохнуть свежий воздух. Драйзер подсадил Джека, помогая тому выбраться из лаза, и сам последовал за ним.

— Ты знаешь, где мы?— Драйзер утер холодный пот. Джек не был слишком тяжелым, а вот левый рукав рясы был неприятно мокрым. Рана давала о себе знать.
— Примерно. Мы в доме капитана Есена. Кажется, это его подвал. — Джек оглядел высвеченные лампой бутыли, мешки, корзины. Над головой приветливо свисали копченые окорока и колбасы. — Боже, спасибо тебе. — Джек сложил руки в подобии молитвенной благодарности и недвусмысленно поплелся к бутылкам с вином.

— Что?— Драйзер даже опешил сначала от того, с какой легкостью этот заср... еретик поведал ему их местонахождение. — Ты хоть понимаешь что делаешь?
— Я не пил полтора дня... да и капитан не обеднеет, тут вон их сколько. — Джек, к удивлению инквизитора показал завидную прыть в откупоривании бутылки.
— Ты хоть понимаешь чем все это чревато?— Драйзер зло, но тихо рыкнул на парня, приложившегося к бутылке.

— Да я просто оторву вам головы, — послышался неожиданный и пугающе недружелюбный ответ со стороны.
В дверном проеме, освещенном еще одной лампой, стоял человек довольно крепкого сложения. Светлые волосы подсвечивались, создавая впечатление нимба. Правда, сей ангел был одет в ночную рубаху, которая была наспех заправлена в штаны. Он был бос, но зато с мечом...
— Сын мой... — начал было Драйзер, но его перебили.
— Что-то голос у тебя, батя, поменялся, с тех пор как ты помер. Кто такие? И отошли в сторону от лаза, — человек быстро спускался вниз, явно намереваясь оттяпать голову любому, кто попытается бежать.

— Джейкоб, это я. — Подал голос Джек. — Не убивай нас…
— Джек? — голос вошедшего вдруг стал потрясенным. — Черт, ты живой?
Он почти подлетел к чумазому Джеку, сграбастав его одной рукой, от чего тот зашипел от боли и уткнулся лицом в грудь вояки. Было даже не совсем ясно, рад ли охранник этому гостю, или решил схватить того за шкирку, на всякий случай.

— Эй, ты не охренел жрать вино капитана? Мы тебя почти похоронили, а ты... — Казалось даже громкий голос этого человека причинял вымученному Джеку боль.
— Я так и знал. А вот Максимилиан, говорят, утром еще искал. А ты... уже похоронил. — Джек с улыбкой посмеивался в грудь Джейкоба, от чего его слова было сложно разобрать.
— Я бы тебя с удовольствием похоронил. Ты хоть знаешь как Есен... — Тут Джейкоб осекся, вновь обратив внимание на пыльного спутника Джека, и помрачнел. — Кхм... сопереживал твоей судьбе, — продолжил он с нажимом, — Кто это?

Драйзер снова почувствовал, что ему не доверяют. Хотя конечно лейтенант Джейкоб мог и не узнать его в полумраке, а вот Драйзер наоборот, вспомнил его почти сразу. Джейкоб служил при капитане Есене помощником и цепным псом одновременно, охраняя своего командира так ревностно, что порой могло показаться, что, сорвавшись, он разорвет любого в клочья. Драйзер помнил этот полный злости взгляд. Так уж сложилось, что Есен, получивший военный пост благодаря происхождению, а не собственной воле, слишком уж близко к сердцу воспринимал работу инквизиции, пусть и старался это скрыть. Стоило ему пересечься с Драйзером в церкви или на улице, как молодого командира охватывала дрожь. И вот тогда за его спиной закипал гнев этого преданного пса.

Правда, в последнее время лейтенант догадался "напоминать" Есену о якобы важных делах, чтобы просто увести капитана подальше... Что ж. В кои-то веки в душе Драйзера поднималось самодовольное любопытство: что же будет, когда они поймут, что столь пугающий инквизитор вошел в их жилище.

— Отец Теодор Драйзер, старший инквизитор, — Драйзер поднялся во весь рост, не уступавший росту высоченного Джейкоба.
Тот замер, словно не зная, продолжать ли ему удерживать обессилено привалившегося к нему Джека, или с размаху отрубить ненавистному инквизитору голову. А ведь может. И никто не узнает, потому что никто не видел, что бы Драйзер входил в дом Есена.

— Какого… — Джейкоб недружелюбно посмотрел сначала на Драйзера, а потом и на Джека, процедив сквозь зубы: — Зачем ты его привел.
— Скорее наоборот. Это он меня сюда... принес. Не держи так сильно. Ребра... А у меня, между прочим, есть новости. Эй! — Джек печально проследил за тем, как из его рук забрали вино. — И почему ты меня так не любишь...
— Ты уже пьянеешь. — Убрав меч, буркнул себе под нос Джейкоб и помог Джеку подняться с бочки, на которой тот сидел. Он чувствовал, как парня бьет дрожь. — Черт, — лейтенант подхватил товарища на руки.

— Второй раз за ночь в чужих объятьях, да кому-то из вас придется на мне жениться. Благословите нас, отец Драйзер! — Было видно, что после полутора суток без воды и пищи даже пара глотков вина опьянили Джека.
— Замолкни! — гаркнул Джейкоб. — Там внизу еще кто-нибудь есть?
— Нет. — Драйзер наблюдал за этой сценой с усталым любопытством и раздражением. Шутки Джека неведомым образом доводили обычно спокойного инквизитора.
-Тогда идемте, — Джейкоб легко поднялся по ступеням вверх, шагая через одну. О состоянии инквизитора он не побеспокоился даже для вида.

На выходе из подвала их уже ждал взволнованный Есен.
— Джек? Боже... ты жив, — капитан, в небрежно наброшенном кителе, чуть ли не бросился им на встречу, но вовремя заметил Драйзера, стоявшего за спиной лейтенанта.
Прикрыв нижнюю половину лица рукой, Есен непроизвольно отступил на шаг назад. Видеть этого человека в собственном доме было для него еще тем испытанием. Инквизитора же больше беспокоило то, как напряглась спина Джейкоба. Любую угрозу Есену тот, похоже, воспринимал как личный вызов. Но вместо злобного выпада Джейкоб лишь недовольно выдохнул.
— Господин инквизитор любезно доставил раненного к нам, и после пары вопросов он нас покинет. — На последнем слове лейтенант сделал особое ударение. — Я всем займусь, капитан, а вы, пожалуйста, пошлите за Максимилианом. Думаю, ему стоит знать о таком происшествии лично.
— Да... Ты прав. — Есен попятился и, возможно, слишком поспешно, скрылся за дверью одной из комнат.
— Идемте, — Джейкоб тоже продолжил движение, они все вместе поднимались на второй этаж дома Есена. При этом лейтенант четко и коротко раздавал распоряжение всполошившимся слугам, словно имел полное право здесь командовать.
Возможно, Драйзер и поразмышлял бы о мягкотелости Есена, но сейчас самоуправство Джейкоба было как нельзя кстати. Не прошло и пары минут, как Джек был уложен в постель, ему принесли и еды и питья. Тут же кто-то был послан за врачом. Драйзер, пусть и под недобрым взглядом, был усажен на кушетку в той же гостевой комнате. От помощи он решил отказаться, особенно учитывая тон, которым ее предложили.
— Если рана не вызывает у вас серьезных опасений, то я задам всего один вопрос. Как так вышло, что его привели именно Вы? — Джейкоб без особых церемоний перешел к сути дела.
— Утром его искал начальник стражи, вот я ему его и привел, — Драйзер выжидательно посмотрел на Джейкоба, — вы ожидали от меня какого то другого ответа?
Тот лишь хмуро перевел взгляд на бледного Джека, сопоставляя факты против собственного желания размозжить Драйзеру голову. Именно от него не хотелось принимать никакой помощи, хотя война диктовала свои обязанности.
— И поэтому я подожду Максимилиана здесь, раз за ним и так послали. Хочу лично передать ему его столь ценного солдата. — Хоть внутри и поднималось нечто сродни мирскому злорадству, первостепенной целью было все же разобраться с тем, что творится вокруг ордена и осады города. И эта странная компания. Капитан Есен, его лейтенант, начальник стражи и шпион — все они покрывали друг друга, стараясь отстранить инквизитора от происходящего. Но если они думают что им удастся скрыть правду от того, кто привык добираться до нее раскаленными клещами...
Драйзер принимал это как божье указание. Если он был слеп с Резйардом, то, распутав, клубок тайн вокруг этого дела, быть может, ему удастся подойти ближе к истине... не только этой войны, но и истины внутри себя.

Меж тем, за дверью послышались спешные шаги. Этот стук каблуков, быстрый и при этом мерный, как механизм, принадлежал Максимилиану. Он вошел без стука, в сопровождении Есена. В комнате на мгновение повисла напряженная тишина.
"Все в сборе" — на это самое мгновение Драйзер снова вспомнил, что он инквизитор. Это чувство промелькнуло приятной дрожью, хоть он никогда бы не признался в этом. Так было всегда, в какой бы дом он не входил.
— Доброй ночи, сын мой, — Драйзер внимательно смотрел на Максимилиана.
— Доброй ночи, — тот кивнул, словно в легком поклоне. Начальник стражи был единственным, сохранявшим учтивость и спокойствие перед инквизитором. Хотя Драйзер был уверен, что это лишь очередная механическая формальность, за которой так удобно скрывать личное субъективное отношение. И это обезличенное отношение было гораздо менее приятно, чем мало скрываемый гнев Джейкоба, или неприятие Есена. В конечном итоге, немного насмешливая улыбка Джека была самым доброжелательным откликом Драйзеру. Этот парень словно ничего не боялся, словно жил по иным законам, хоть и был в связке с бетанцами на данный момент.
— Спасибо, что доставили его. Вижу, ситуация была сложной. — Максимилиан говорил формально и спокойно. Он бросил взгляд на Джека, устало отвечавшего ему улыбкой. Сам начальник стражи, казалось, был ничуть не тронут, хотя Драйзер отлично помнил, как еще утром сдержанность его гостя давала трещины, когда речь шла о неком солдате Джеке.
— Он был в Ордене?— Максим спрашивал ровным голосом, всем видом выказывая корректность. Хотя конечно мог бы ерничать сейчас, ведь он оказался прав.
— Да. — Драйзер, словно в знак того, что он еще помнит их разговор, решил на этот раз изменить тон. В конечном итоге он сам оказался слеп, и не признать это сейчас было бы преступным перед самим собой. — Это был один из инквизиторов. Он закован в подземельях. Вы можете допросить его.
Сейчас Драйзеру самому приходилось делать равнодушное лицо. Не хотелось признавать ни перед собой, ни перед этими людьми, что даже у него, старшего инквизитора, было сердце, что так глупо привязалось к ученику. Резйард был ему дорог. Лучше бы было убить его, быстро и легко. Но тогда с ним навсегда замолкла правда о его сообщниках и планах Альфы.
— Возможно, в ордене он был не один. — Драйзер повернул голову к Джеку, хотя и продолжал говорить с начальником стражи. — Я не знал об этом до тех пор, пока не начал искать человека с рассеченными пальцами. Вы знали, что это Резйард?
— Нет. — Максимилиан говорил все так же ровно. — В последнем сообщении от Джека говорилось лишь, что он ранил своего преследователя. Вы что-нибудь еще знаете об этом?
— Только то, что мельком объяснил ваш человек. Альфа хочет взорвать город, и судя по всему, отправная точка — обитель, — с сожалением произнес инквизитор.
Прозвучавшее следом за этим резюме Джейкоба было односложным и очень емким. Драйзер не одобрял такую манеру речи, но сейчас не мог не согласиться с лейтенантом.
— Ну не весь... — Джек закашлялся. — Только казармы и еще пару зданий, чтобы прихлопнуть верхушку Беты и Гаммы. Это одновременно будет сигналом к штурму. Они планировали одним из взрывов сделать пролом в стене, посеять хаос в городе взрывами изнутри, словно они прорвались в других местах. Но при этом они не будут ждать сигнала долго. Альфа в курсе, что к нам идут силы принца Гамлета, потому они хотят занять город до того, как он подойдет, чтобы потом обороняться изнутри и зажать его Высочество между городом и подкреплением со стороны Дельты. Дельта все еще делает вид, что нейтральна, но неофициально они уже в связке.
На какое то время повисла тишина, которую как ни странно снова прервал лейтенант.
— Будет им взрыв, — уверенно заявил он и покосился на Джека. — Тот предатель, он там у вас хорошо связан?
— Нет, — Макс явно не веряще повернулся к Джейкобу. — Это слишком рискованно, я не дам тебе взорвать крепость. Ты с ума сошел? Они ведь ждут пролома в стене, а не вялого "бум" где-то внутри.
— Все будет как надо. С проломом и паникой. Если, конечно, в ордене никто не просечет. — Лейтенант уже разворачивал на столе карту, принесенную Есеном. — Джек, ползи сюда.
— А ты не охренел так с раненным?— Джек заржал из постели.
Максим вздохнул и перевел взгляд на инквизитора.
— Отец Драйзер, я попрошу вас оказать нам содействие. — Он смотрел в упор. — Я объясню все по дороге.
— По дороге куда? — инквизитор не спешил уходить. Судя по всему прямо здесь, фактически "на коленке", решалось будущее города.
— В госпиталь. Вы нужны нам в здравии, и уже утром нам предстоит действовать. У нас очень мало времени, — настаивал Максимилиан. — Мы ведь не можем вывести и допросить предателя на виду у его возможных сообщников. Пожалуйста, у нас нет времени на пререкания.
— Вы позволите им взорвать город?— Драйзер нехотя встал и бросил взгляд на карту, в которую с азартом тыкал пальцем Джейкоб, кажется отмечая, куда нужно заложить взрывчатку.
Максимилиан же уже направился к выходу, так что Драйзеру пришлось последовать за ним, оставив ту странную компанию над картой.

— Вы можете положиться на Капитана Есена. Мое, а теперь уже и наше с вами дело — дать им время и не позволить предателям сделать ход. — Максимилиан говорил уверенно, а вот инквизитор этой уверенности не разделял.
— Есен не сказал и слова. — Драйзер поравнялся с Максимилианом. Они спускались к выходу из дома капитана, — зато говорил его лейтенант. Вы хотите сказать, что так это и оставите?
— Я всего лишь начальник стражи, отец мой. Я охраняю порядок, а не воюю. Потому давайте доверим решение тому, кому эту войну вести. Не недооценивайте Есена. Я понимаю, он кажется вам неподходящим командиром. Людям свойственно недооценивать таких, как он. В конечном итоге, звание и обязанности достались ему по благородному происхождению, быть может, он и сам выбрал бы себе что-то другое. Но все же у него есть одно незаменимое качество. Даже я не отказался бы от такого — он разбирается и чувствует людей лучше многих. Если Есен доверяет стратегию Джейкобу, то только потому, что видит его потенциал. Без титула и благородного происхождения простой солдат, как бы гениален он ни был, не может подняться до уровня командира. А Есен, сколь трепетным бы ни казался окружающим, тоже из тех, кто может подставить плечо – его влияния достаточно, что бы воплотить план лейтенанта в жизнь. Проницательность Есена и стратегия Джейкоба — то, чему можно довериться. К тому же... Вы бы слышали, как Есен говорит перед боем. — Губы Максимилиана растянулись в улыбке. — Мы не сдадим город. Вы ведь нам поможете?
— Куда уж деваться, — Драйзер вслед за Максимилианом сел в закрытый экипаж с гербом Есена, что ожидал их во внутреннем дворике. Опустившись на мягкое сидение, он почувствовал, как же он все-таки устал. — Вот только меня смущает, что такой человек как Джек, знает пути подземных катакомб.
Это не шло из головы Драйзера. Тот парень был довольно ушлым, и кто знает, что за еретические дела он может творить укрываясь под землей.
— Поверьте, это взаимно. — Макс устало хмыкнул. — Его наверняка тоже смущает, что вы в курсе.
Дальнейший их разговор заглушило цоканье копыт по мостовой... Впереди всех ожидали сложные и напряженные дни, но это уже другая история.

-конец-

ПС. фух, не знаю чего оно так разрослось)) собирался написать совсем чуть чуть, к концу часть планов пришлось не включать, а то совсем драе/джек затерялся, но если кому интересно.. :
Джек не сжег карту катакомб. Он соврал и Драйзеру, и Резйарду.
Джейкоб стал лейтенантом (что является офицерским званием) поскольку Есен лично хлопотал за него перед принцем, с коим имеет кровное родство.
Джейкоб недолюбливает Джека, потому что тот однажды валился к ним Есеном очень не вовремя. Лейтенанту было бы все равно, но Есен огорчился.
Кардинал Балий приезжает в свою летнюю резиденцию не на отдых, а для того, чтобы пресекать особо масштабные планы наместника Наполеона. Потому, несмотря на то, что город был маленький, кардинал обитал здесь почти все время.
Принц Гамлет при въезде в город требует личного присутствия Максимилиана, чтобы помочь сойти с лошади. Это злит Макса. В прочем принц это отлично знает.

@темы: Гамма, Драйзер, Жуков, Джек, Бета, Максим, Есенин, дуалы

---

[D-r Zlo]

Автор: D-r Zlo
Название: "На двоих одно горе, на двоих одна боль"
Категория: джен
Жанр: повседневность
Рейтинг: G
ТИМы: Робеспьер, Достоевский
Размещение: только с разрешения автора.

Обычно людям не везёт с родственниками. Ну вот так, не везёт и всё тут. Возможно, компенсация за какие-то достоинства – талант, например, или красоту. Или, напротив, эти бонусы даются от обратного: поживи со своей семейкой, посходи с ума, тогда их и заслужишь, как следует.
У Дусеньки было также: в общем-то, её головная боль и дала ей это ужасное, некрасивое имя. Дуся, пфф. Как лошадь какую-то зовут. А маме нравится: мама вообще уверена в том, что детей должно называть исконно русскими именами – Авдотья, например, Прасковья – как сестру её старшую. Был бы мальчик – назвали его Мироном… Прасковья любит понудеть, что это не чисто русские имена, начинает объяснять, почему, но маме это неинтересно – она, конечно, внимательно слушает, но близко к сердцу не принимает и добродушно считает старшенькую занудой, чем больно её ранит.
Младшая, по маминой интерпретации, тоже зануда, но только другая, по хуже. Моральная зануда, ага. И это так обидно и несправедливо, что Дуся плачет от этого – а ведь она уже большая, ей скоро пойдёт пятнадцатый год.
- Я что, правда такая зануда? – донимает она Асю одним и тем же вопросом. Ася, кажется, не была ничем занята – во всяком случае, она сидела за компьютером, а не читала книгу. Дусе всегда казалось, что это почему-то менее серьезно, чем книга – возможно потому, что сама она за компьютером не работала, и лишь периодически писала пространные записи в блоге.
- Немного, - нашлась сдержанная в выражениях Ася: лавировать между тем, чтобы сказать сестре правду и не обидеть её, было для девушки всегда ещё тем мучением. – Но это у нас семейное.
Дуся почему-то обиделась, а Ася чувствовала себя виноватой: ругала себя ближайшую неделю и обещала больше никогда не отвечать на подобные провокационные вопросы.
Они были хорошими сёстрами: во многом потому, что у них была общая головная боль, одна на двоих. А ещё они потрясающе умели молчать и не нервировать друг друга, и это было идеально: с четырех часов (для Дуси – с шести, ещё ведь кружок по танцам) они сидели в одной комнате, каждая занималась своим делом и с упоением молчали. Дуся тайно восхищалась Асей и её мозгами – Ася была лучшей в школе и победительницей какой-то там олимпиады по математике, и плевать, что победа эта была одержана ею только лишь классе в третьем, всё равно это был достойный повод для восторженной зависти. Ася молчала принимали невысказываемые восторги сестры и сама немного ей завидовала – во всяком случае, Дуся куда больше соответствовала стереотипу о девочках, чем мрачная вдумчивая Ася, и это заставляло её плохо к себе относиться.
И вот, переживая все эти чувства и эмоции, занимаясь каждая своим делом, они существовали так примерно до девяти часов, пока домой не приходила властная, шумная мама. Она могла появиться раньше, к молчаливому огорчению девочек, позже – к их тихой радости, потому что тогда у неё просто не хватало сил устраивать совместный ужин… Иногда, впрочем, она приходила вовремя, и это было удивительно: мама не из тех, для кого пишут распорядки, как она привыкла говорить. Обычно к ужину всё было уже готово – девочки росли самостоятельными, а Дуся, к тому же, умела готовить: простенько, но зато вкусно. Ася вон не умела никак, хотя старательно соблюдала рецептуру. Впрочем, готовь не готовь, а маме это всё равно не понравится: она начнёт шуметь, вытаскивать на кухню, даром, что дочки вот-вот заплачут, наглядно показывать, как надо готовить правильно… И кухня оживала, шумела, шкворчала, почти что разговаривала вместе с мамой – в общем, вела себя, как это и положено кухне. Поэтому она никогда не нравилась девочкам: они обе не любили шум.
Затем мама вытаскивала всех ко столу и торжественно начинала кормить: она в центре стола, как вожак дома и главный добытчик в семье, и девочки по бокам – Ася, с низким лбом, пышными кудрями и очками, и Дуся, с широким маминым лицом, кроткими голубыми глазами и плотной косой. Мама рассказывала о придурках на работе, о том, как она всех поставила на место, и затем подробно расспрашивала дочек о событиях дня. Ася отвечала коротко, благо, что в жизни ничего интересного у неё не происходило, к маминому неудовольствию. Поэтому Дусе приходилось особенно тяжело – маме почему-то было важно знать каждую сплетню в их школе, каждую ссору, и искренне, как ребёнок, радовалась каждому мимолетному взгляду в сторону Дуси – «детка, и так у меня кроткая беззубая коза, ничего в жизни сама не добьешься, так хоть мужика найдёшь!». И предлагала свою посильную помощь, а Дуся, глотая слёзы, стеснительно отказывалась.
Асе было жаль сестру в такие моменты. Ей повезло быть хотя бы в чем-то схожей с матерью, и потому имела право на позицию посетителя зоопарка. Но это было унизительно даже для неё, человека, нечувствительного к таким вещам.
Хотя, в общем-то, ничего и не происходило.
Потом Дуся плакала в комнате, и Ася была избавлена от возможности видеть её слезы – она мыла посуду на кухне. Мама ни о чем не догадывалась, и вовсю говорила по телефону – непременно о работе, мужчин она себе не искала, а подруг и не было. Только пара друзей, один из которых, Владимир Александрович, кажется, был в неё влюблён - так считала Дуся. Ася в это не верила, но она и абсолютно не видела людей, поэтому в этом вопросе доверяла сестра. Хотя и считала её мысли слишком надуманными.
Так вот, Ася домывала посуду и неловко возвращалась в комнату, где Дуся к тому моменту успевала успокаиваться. Ну как, по крайней мере, она переставала плакать. Плохое настроение держалось и переносилось на следующий день, такова уж была Дуся. Ася предлагала ей вылиться, накричать на стенку, поплакать громко, а не в подушку – Дуся с испугом отказывалась, боялась потревожить. Кого, маму? Ася не понимала этого. Она не плакала просто потому, что была безэмоциональным бревном, и мамины придирки встречала мужественно и слегка раздраженно, но ведь Дуся – другое дело. Почему бы не поорать, раз она такая чувствительная? Нет, Дуся вновь кусала губы, молча плакала и нудела, не переставая.
- Мама отчитала меня за плохой тон, - жаловалась она. – Тон ей, видите ли, не понравился. Я же нормально ответила, Ась, ты же слышала! За что она так со мной? Она, видимо, меня ненавидит.
- Да нет, не ненавидит, - отвечала Ася, не отрываясь от телевизора. – Дусь, ты глупости говоришь, честное слово. Подумай головой…
Как ни странно, на эти слова Дуся совершенно не обижалась, а лишь начинала по новой. И Ася полагала после этого, что Дуся и думать головой – суть есть антонимы, и совершенно не применимы друг к другу.
Но, конечно, она так думала любя. Не обидно.
Как мама кричала и критиковала их тоже не со зла, а лишь из большой любви. Просто не зная, что можно как-то по-другому, без травматических последствий для обеих дочерей – и ведь в упор этих последствий не замечая.
И Дуся, дура такая, тоже всех любит. Только почему-то считает себя самой большой жертвой и часто хнычет – иногда, впрочем, размышляя над тем, не виновата ли она в бедах мира. Так часто бывает с абсолютно хорошими людьми.

Также с ними бывает и такое: вроде прекрасные люди, все друг друга уважают, любят, разве что на руках не носят, а на душе – кошки скребут и повеситься хочется.
«Перееду!» - решила Ася, и бросила первый деньги в копилку.
- Перееду! – грозится Дуся в разговоре со школьной подругой, а также в Интернете, в пространстве своего личного маленького бложика.
Мысль о переезде стала главенствующей в их головах, некой общей сверхидеей, заставляющей их смириться с присутствием в жизни друг друга: так это часто бывает с мечтами, которые ты и не думаешь воплощать.
Некоторым их достаточно просто разделить.

@темы: Альфа, Робеспьер, Достоевский, Дельта

---

[D-r Zlo]

Автор: D-r Zlo
Название: "Пять минут спокойствия"; "Следующая - конечная"
Жанр: джен, гет, психология,повседневность
Рейтинг: G
Размер: драбблы
ТИМы: Штирлиц; Штирлиц/Есенин
Состояние: закончен

"Пять минут спокойствия"

"Пять минут спокойствия"
Наконец-то есть пять минут, чтобы немного передохнуть и остаться наедине с собой.
Он всполоснул лицо и поглядел на себя в зеркало – ну как обычно. Он всегда так делал наедине с собой: то ли он умывался, чтобы очнуться от этого бреда, то ли чтобы смыть с себя печать усталости, то ли вода его просто успокаивала, - тем не менее, эти умывания стали его личным ритуалом. Можно было даже не мыть руки – просто брызнуть на лицо водой, а затем смотреть на самого себя в зеркало.
Хотя, казалось бы, что он там не видел: смуглое лицо с подвижной мимикой, круглые тёмные глаза, пушистые ресницы, густые темные курчавые волосы, щетина. Похож на француза. Особенно на этого… ну как его. Актёр такой. Не помнит. Впрочем, не важно – придёт, погуглит, если из памяти не выпадет. Выглядит моложе своих лет – впрочем, и лета-то у него не сказать, чтобы преклонные, всего слегка за тридцатник перекинулось… Нет, он даже горд собой – немного: молодой, перспективный, уже чего-то добившийся, работающий с почти что религиозным исступлением, талантливый… Красивый. Своей женщины пока он не нашёл, зато нашёл свою жилплощадь – скопил к двадцати с небольшим годам на квартиру. Работать пришлось как бешеному, вплоть до того, что он падал прямо в метро от усталости, но в итоге квартиру он себе купил. Даже на ремонт хватило. Причем удивительно, как получилось – денег было не сказать, чтобы много, однако теперь – полы с подогревом, широкие подоконники… Обои отличные, кстати. Это, конечно, не смысл жизнь, но своя уютная хата – это всё-таки своя уютная хата. Такое дорогого стоит.
А то он помнит, как ныкался по углам, по разным странам, нигде не находя себе приют. Не потому что его не готовы были принять, вовсе нет – а потому что обстоятельства таковы. Из Дублин в Ригу, из Риги – в Прагу, затем Лондон, Будапешт, снова Рига… Месяц вон в Китае жил. Не по работе – просто внезапно обнаружился друг, у которого внезапно нашлась свободная жилплощадь. До Китая добирался стопом – не было денег на самолёт, а тут как раз удачно подвернулись безбашенные знакомые… Впрочем, в Китае он долго не продержался – ему там не понравилось. По многим причинам. В первую очередь, конечно, сложно устроиться, во вторую – все-таки среди желтолицых ему было очень неудобно. Хотя организация труда у китайцев поставлена что надо – нашим до такого как от Подберёзовки до Ватикана.
Но всё равно – привыкнуть было невероятно трудно.
Он уже тогда устал мотаться по миру, как неприкаянная собака. Он, конечно, легок на ногу, на руку, на душу, и ещё чёрт его знает на что, но постоянные переезды, привыкание к месту, ассимиляция, затем последующие переезды… всё это выбивало почву у него из под ног. Кому он тогда был нужен, кроме сотни бывших работодателей и родителям? Да никому он нахрен тогда не сдался. Хорошо, душа многого не просила – свой угол, немного денег, да работа, чтобы уйти в неё с головой. Но свой угол, как оказалось, нужно было ещё заслужить.
Слава Господу, заслужил. Наконец-то.
При таком раскладе ему и жена-то, в общем-то, сейчас не нужна. Он бы собаку себе завёл, да вот только при таком ритме жизни… ну какая, к чёрту, собака, если на себя-то времени не остаётся?
Хотя б всё равно завёл. Собак он всегда любил. Примерно так же сильно, как чувствовать себя нужным, женщин и кафе с барной стойкой и хорошим музыкальным центром.
Да многое он любил, на самом деле. И любит. До сих пор любит.

Однако, чтобы заслужить свободное время, ему ещё немного надо поднапрячься.
И он поправил галстук и вышел из туалета: заседание уже наверняка должно было начаться. Как бы ему не было трудно соблюдать временные рамки, но опаздывать на этой работе – признак непрофессионализма, а он никогда бы не допустил этого со своей стороны.

"Следующая - конечная"

"Следующая - конечная"
Мы ехали с поэтом вместе в метро.
Он убеждённо рассказывал мне об экономике; рассказывал горячо, абсолютно так же, как читал свои безумные стихи – но мне немного скучно, хотя и не подаю виду, я обещала.
Он извинялся, что не прочёл мои стихи – у него совершенно не было времени ничего читать. Писать тоже не было времени, но он старался это наверстывать – в конце концов, шутил он, спать мне вовсе необязательно. А вот ты бы могла писать и почаще, в конце концов, мы столько лет не виделись. Ты очень счастлива, я надеюсь? Ты нашла себе нормальную работу?
Я кивала и жевала шоколадку.
И чувствовала, что в душе у Мстислава творится какой-то Армагеддон. Даже тревожно как-то стало. Так тревожно, что даже ноги заледенели.
Но я не подавала внимания. Я знала, он тут же вскинулся, начал бы давать мне советы… Заботиться. Как раз всё то, что я ужасно не люблю, и из-за чего мы так ужасно громко расстались. Я же знаю, что это временное, что это обязательно пройдёт – а он не знал. Как сейчас помню, как он в последний раз ругал меня, я плакала, а он советовал мне травки заварочные и прочую панацею. От нервов и для укрепления организма. Тогда я встала с места и начала на него орать, а он на меня. Я ушла, а он так и не стал догонять.
Вот так и расстались.
А потом мы встретились, я сидела в метро, слушала его рассказы и завидовала. Какой же он талантливый, какой же он трудоспособный, какой же он умный, цепкий и энергичный… Как много всего успевает! И как же я глупа на его фоне, и абсолютно бездарна.
И он ещё спросил, счастлива ли я.
И что я должна была ему ответить, несчастливейшая из созданий?
- Смотри, паук! Он ползёт, ползёт!!!!!
Я открыла рот и наблюдала за процессом с неподдельным восторгом. Рука Славика переваливалась из стороны в сторону и не слишком-то похожа на паука, но мы оба были слишком пьяны, чтобы заморачиваться над этим. Вбок и вниз, вбок и вниз, вбок и... Тут Славик оторвал руку от поверхности, ворча что-то типа «фу, блять, руки теперь пыльные», и я расстроилась: слишком тривиально всё закончилось, слишком резко он оборвал игру, вырвал нас из игры в паука в реальную жизнь.
Как, в общем-то, он всегда делал.
Вагон нам улыбался. Поэт с кем-то заговорил, сверкая уставшими глазами, и я со стороны смотрела за тем, какой же он офигенный: вихрастый, высокий, располагающий к себе, и, несмотря на творческий вид, ужасно деловой.
Я не общалась с людьми; в отличии от поэта, ужасно ненавижу это делать.
А ещё, помимо людей, меня всегда раздражали голуби. Они всегда заслоняют небо.
Я об этом подумала, когда засмотрелась на лампочку: она коротила и освещала вагон неприятным дерганым светом. Где-то дома живёт её подружка: такая же неровно работающая лампа, которую мне в своё время приволок поэт, ругаясь на то, что я сижу без света и вообще ни черта не слежу за своими глазами. Но она быстро перестала светить ровно, а мне всегда было наплевать, что меня окружает: есть свет и слава богу, пусть теперь стоит на фортепиано и, мигая, освещает мне ноты. Ноты покрыты пятнами от кофе, крови и какой-то дряни: я никогда не следила за тем, что куда кладу, и это всегда бесило поэта – а я напротив, очень сильно веселилась.
Мне так хотелось, чтобы наши отношения длились побольше.
Мне до сих пор постоянно попадались под руки старые фото с его лицом – впрочем, конечно, они старые, новые ведь не принято печатать, они все мелькают в бликах компьютера. Вот мы – пьём вино из бутылки, прямо на улице, и ухмыляемся в спину людям, которые вроде как выше нас.
А что теперь? Что мне делать теперь, выть от безысходности и собственной ничтожности? Или, может, покончить со всем разом – у нас есть общий знакомый, у которого наверняка есть стрихнин или что-то вроде этого…
Но я не умерла: видимо, оттого, что кому-то нахрен сдалась, а я, растерянное бревно, так и не узнала, кому.
Мстислав перестал болтать, и теперь улыбался мне: ему выходить на следующей.
Я смотрела ему в спину и завидовала твёрдости походки, прямоте спины, спокойной осознанности взгляда.
Почему у меня не бывает так? Почему всегда – через жопу, через нахрен, через выкрученные за кончики капилляров нервы?
«Солнышко, это всё, конечно, очень красиво, но нытьё – уволь, я этого не люблю».
И двери с хрустом закрылись за его спиной, а я, вспоминая свои стихи, поняла, чем займусь этим вечером. Если, конечно, вновь не попытаюсь покончить с собой.

@темы: Штирлиц, Бета, Есенин, Дельта

---

[D-r Zlo]

Автор: D-r Zlo
Название: "Старые друзья"
Категория: слэш, фемслэш
Жанр: повседневность
Рейтинг: R
ТИМы: Габен / Бальзак, Наполеон / Гексли
Размещение: только с разрешения автора.

Сухое рукопожатие. Совершенно обычное, как между старыми друзьями. Никакого ни тока, ни взбудораженного импульса, не резкого потоотделения или прилива крови к определенным частям тела – ничего такого, что обычно сопровождает встречу двух любовников.
- Здорово.
- Привет.
Они никак не готовились к этой встрече. Просто каждый из них сказал своей женщине: «Знаешь, я завтра с Санькой (Борей) хотел бы встретиться… у тебя на меня планов нет?» - и дальше засыпал. У женщин, может быть, планы на них и были, но если уж они встречались друг с другом, то всё. Этому не могло помешать ничто.
Марта, конечно, начинала истерить. Она говорила, что так жить нельзя, что Санёк этот ему важнее, чем собственная жена, и вообще – пусть он тогда к нему переезжает, раз он не может не подождать со встречей. Борю эти крики не напрягали, нет – он получал от них своеобразное удовлетворение. Всё равно потом Марта приползала, утыкалась к нему в бок и в ультимативной форме заявляла, что, раз так, тогда она завтра поедет к Вике и никак иначе. «Хорошо», - отвечал Боря и целовал Марту прямо в губы.
Вика вела себя по-другому. Она тоже расстраивалась, и тоже – очень громко, но проявляла свои чувства в ином виде: она ложилась в кровать, пряталась под одеяло, отворачивалась лицом к стенке, и на все вопросы Сани отвечала умирающим голосом: «Нет, всё в порядке… нет, мне не не здоровится, всё отлично…». Но потом она успокаивалась – как раз тогда, когда озадаченный и злой Саня, щелкая телевизор, попадал на что-то интересное. Поначалу она только прислушивалась, затем комментировала, а потом и вовсе вылезала из своего «домика», и уже сидя рядом с возлюбленным, разрешала ему поехать к Боре – но при том условии, что она пригласит к себе Марту.
И вот так они встречались.
Сначала они гуляли по району: благо, Юго-Западный округ красив целиком, и было на что полюбоваться – на невозмутимые статные здания в стиле сталинского ампира, спокойные широкие дворики, узорчатый рисунок ветвей деревьев на фоне неба… Хотя, конечно, они в меньшей степени рассматривали городские пейзажи, и в большей – говорили за жизнь.
Умеренно жаловались на своих женщин – ровно настолько, чтобы поддержать беседу и не обидеть ни Марту, ни Вику. В конце концов, они действительно обожали своих возлюбленных, что не мешало друзьям уставать от них.
Обсуждали прочитанное и просмотренное: обсуждали недолго – у Сани не было времени читать книги, а Борис полагал кино глупой тратой времени.
Идиотски шутили – и вот это у них обоих получалось великолепно. У них обоих было паршивое чувство юмора – и поэтому они никогда не смеялись над своими шутками. Как ни странно, именно такое поведение заставляло их знакомых надрывать животы – отчасти потому, что наблюдать за Саньком и Борисом было то ещё удовольствие.
Незаурядные друзья незаурядны во всем. Особенно в таких мелочах.
Потом они заходили в ларёк возле дома и закупались алкоголем. Они оба покупали дешёвое пиво; Борис, впрочем, немного ворчал, что эту гадость он пить не будет, но, опять же, скорее, по привычке – конечно же, именно эту гадость он и пил. И даже испытывал особенное удовлетворение от того, насколько же она невкусная. Санька же и вовсе не заморачивался над этой проблемой, как и, собственно, над чем бы то и было. Кроме по-настоящему важных вещей.
Затем они огибали высокий красивый дом и шли через двор. Глядя на пустующий стадион и на редких, сидящих на скамеечке бабушек, в груди Санька что-то печально обрывалось, и он всякий раз горько произносил:
- А у нас бы стадион не пустовал…
Борис даже не смотрел в ту сторону; по большому счёту, ему было плевать. И он искренне не понимал, отчего его друг так сильно загоняется; ностальгия, наверное.
- Ага, - на всякий случай отвечал он. – Зато ни одна сволочь теперь не шумит.
- Ну и что хорошего? – со скепсисом отвечал ему Саня. – Растут из детей пидарасов каких-то. Небось мяча футбольного ни разу в жизни не держали. Ты вон, посмотри – если даже кто-то и играет, то в основном мужики сорокалетние.
Борису было наплевать. Но он разумно молчал, давая своему другу возможность высказаться. И даже не поправлял его, не говорил, что вообще-то глагол "выращивать" в таком предложении приобретает другую форму, а именно "растят"...
Ему было слишком лень всё это говорить.
Хотя многое из того, чем был обычно Санёк недоволен, его напрягало и даже раздражало. Например, его постоянные нападки на «пидарасов» – и это говорит мужчина, который примерно раз в месяц встречался со своим любовником!
- Ты не понимаешь, - говорил ему Саня в ответ на заслуженную иронию Бориса. – Я про пидарасов говорю, а не про нас с тобой.
- А в чём разница? – меланхолично спрашивал Боря, покуривая в окно.
И сколько Саня не пытался, но так и не смог донести до Бори свои объяснения.
Впрочем, тот в них и не нуждался: всё равно б ни черта не понял.
В этом Саня был очень поход на свою жену, Вику: та была ещё той непонятной, нерациональной барышней – особенно когда дело касалось её мировоззренческой позиции и жизненных принципов. Нет, у Бори в душе тоже творился полный хаос, например, в один день он мог утверждать одно, а на следующий – совершенно противоположное, но он этот факт как-то… рефлексировал, что ли? А они словно и не замечают путаницы и противоречия в их взгляде на жизнь. И что Борю больше всего раздражало – даже и не пытались привести свою картину мира в полный порядок, принимая позицию высоколобых аристократов, смотрящих на прочий мир слегка сверху вниз.
Ну да что там, зато они были просто хорошие люди. В отличие от него, унылого полу-еврейского неудачника, перечитавшего по молодости Шопенгауэра. И лишь наличие у него такой роскошной жены и такого прекрасного друга заставляли Бориса думать о том, что не всё в его жизни так уж потеряно.
Они поднимались в квартиру, не пользуясь лифтом. Санька выбирал спортивный образ жизни и считал, что лифт нужен лишь в высотках и для дам с тяжелыми сумками, а пока ты молодой парень, этим средством передвижения и вовсе позорно пользоваться – «лишь жир на жопе отращивать». Боря же был слишком ленив, чтобы спорить с ним, хотя, конечно, перспектива подниматься на шестой этаж пешком по обоссанному подъезду его не очень радовала.
Однако дома можно было с разбегу упасть на диван и растянуться на нём, пока деловитый Саня делал на кухне бутерброды. Он возвращался, ставил тарелку на табуретку возле дивана и говорил:
- Ну что? Что сегодня смотрим?
И затем включал телевизор.
Несмотря на то, что Борис не ценил кино, просмотр фильмов – это именно то, чем они с Санькой занимались постоянно. У них порой могло и не быть секса, особенно когда Борис обижался на своего друга (например, когда в самый разгар лихорадочного раздевания Санька с воплями бросился к тарелке с бутербродами, чтобы та случайно не упала; мелочь, а вот Борис чувствовал себя оскорбленным) – но кино они оба смотрели всегда.
Впрочем, ничего нового они не смотрели – это были либо проверенные временем тупые боевики, либо комедии – такие же тупые, но при этом забавные.
Именно эти моменты друзья ценили особенно остро; в кои-то веки они могли отдохнуть от своих женщин и просто помолчать. И даже секс у них был какой-то тихий: горячий, крепкий, но всё равно – тихий.
И это, конечно же, совсем неплохо.

- Как ты думаешь, чем эти идиоты там занимаются? – спросила Вика, водя пальцем по узора ковра и болтая в воздухе полными ногами. Каждый ноготь был покрашен в свой собственный цвет, яркий-яркий, отчего они могли показаться издалека конфетами скитлс.
- Трахаются, конечно, - в своей прямолинейной и веселой манере ответила Марта, выпуская дым из ярко-накрашенного рта. – Блин, Викусь, ты, конечно, такие вопросы задаешь… Чем они ещё могут заниматься-то?
- А вдруг кино смотрят, - подмигнула любовнице Вика; несмотря на свою полноту, это была очень харизматичная и привлекательная девушка, с крупными чертами лица и детским обаянием широко распахнутых глаз. Конечно же, она не была похожа на Марту, тощую, элегантную, с крикливой выразительностью дорогого макияжа, но все-таки многие мужчины предпочитали именно её. Как, например, любимый муж Саша.
- Угу, кино, - рассмеялась Марта, и очередное кольцо дыма вылетело из ярко-накрашенного рта. – Вот я приду домой, такое кино ему покажу… Ни посуду не помыл, вообще ничего не сделал!
- Да забей, - бросила ей Вика, поднимаясь на колени; обнаженная и растрепанная, она выглядела ещё очаровательней, чем в одежде. – Подумаешь, посуда…
- А, может, ты её помоешь, м? – игриво спросила Марта, выбрасывая окурок в окно; когда она приезжала в гости, Вика никогда не закрывала шторы – просто забывала. Марте же этот неосознанный эксгибиционизм даже пришёлся по вкусу, и теперь она постоянно сидела обнаженной на подоконнике подруги. – Прям так. М?
- Ну я даже не знааааю… А что я могу за это получить?
В отличие от своих мужчин, подруги проводили своё время куда более шумно и активно. Да, они тоже были рабами привычки, и особо не выходили из дома в этот день, но как-то умудрялись занять себя.
И как хорошо, что они обе находили мытье посуды невероятно сексуальным занятием.

@темы: Бальзак, Габен, Гамма, Гексли, Наполеон, Дельта

---

[D-r Zlo]

Автор: D-r Zlo
Название: "Беседа после расставания"
Категория: слэш
Жанр: повседневность
Рейтинг: PG-13
ТИМы: Бальзак / Джек
Размещение: только с разрешения автора.

- Как ты? – спросил он после звонкого смеха. Смех – это вообще как раз то самое, что отличало его от остальных (ну, помимо звенящих рыжих кудрей).
И главное, спросишь его, над чем эта скотина вообще ржала, а он и не ответит. Такой вот он, Ленни.
- Нормально, - пробормотал я, улыбаясь и отводя взгляд.
Эта встреча была не из тех, которым радуешься; скорее, наоборот, та самая, которой ты нихрена не рад. Мы сидели в одном кафе, неподалёку друг от друга; я заметил Ленни раньше, чем он увидел меня, и хотел пересесть. Когда я поднялся со своего места, раздалось его радостное: «Эй, Джармуш, привет!», и мне ничего не оставалось, как поздороваться с ним, дико досадуя про себя, что не успел уйти отсюда раньше.
- Ну, ты всегда так отвечаешь, - с шутливой улыбкой произнёс Ленни, и, не дожидаясь моего ответа, продолжил: - Ох, у меня было столько событий!...
Да кто бы сомневался, усмехнулся я про себя. Ленни мог и не делать вид, что ему интересно меня слушать: все равно и событий в его жизни больше, и каждый день у него куда насыщеннее моего… И, самое главное, ему всегда есть, о чём рассказать, даже если это что-то незначительное. Уверен, что, если уж ему когда-нибудь и выпадают скучные дни, он непременно расскажет всем, как офигительно и необычно он ковыряет в носу…
Хотя я, конечно, завидую. Да… завидую. Не более того.
Если уж быть совсем с собой честным, то, скорее, раздражён; впрочем, я уже научился абстрагироваться от бесконечного трёпа своего бывшего любовника и думать в это время о чем-то своём. Иногда, впрочем, надо ему кивать и задавать какие-нибудь вопросы, на которые Ленни смог бы долго распространяться, но это не так сложно, как кажется на первый взгляд. В конце концов, все учились в школе, и все знают, как отвечать преподавателю, на чьих лекциях все постоянно спят.
Ну, а если не знают, то проще убить, ибо толку от такой зверушки никогда не будет.

И мне ведь, на самом деле, очень нравится Ленни. Даже сейчас, когда я бы с большей охотой придушил бы его, чтобы больше он никогда не раздражал меня – своим несносным характером, своим высокомерием, кичливостью, успехом… кудрями, в конце концов.
Как сейчас помню знакомство с ним: лето, метро, я, уверенный, что еду встречаться с девчонкой, низкорослый паренёк со схваченными в убогий пучок длинными рыжими волосами, тощий, вертлявый, загорелый, с огромными веснухами на лице. Невероятная жара.
Он хлопнул меня по плечу и тут же начал говорить, что ему что-то там надо забрать, и сначала они поедут туда, а потом «там бар один есть – вообще офигенный, пойдём, тебе понравится!».
У меня не было времени, чтобы ответить ему хотя бы что-то – да я и не хотел. Я смотрел на этого человека, офигевал и чувствовал, что хоть кто-то сможет вытащить меня из вечной моей депрессии.
Наверное, это то, что люди называют «надежда».

- Кстати, чуть не забыл!
Ленни элегантно-порывистым движением поднял с кресла сумку и начал в ней копаться. Я с безразличием смотрел на него: на глаза, слегка прикрытыми опущенными ресницами - о, сколько времени я пытался угадать, какого цвета у него глаза! Теперь-то я знаю, что они зелёные, а тогда это было великой тайной: вопреки законам природы, Ленни редко открывал глаза полностью, и даже когда он спал, они наполовину были открыты. На руки с тонкими запястьями – движения его как у фокусника, разве что чуть более суетливы. На лицо, выражающее одновременно тысячи эмоций – и это у него, самого бесчувственного человека на земле! Воистину, это лицо способно сбить с толку незнакомого с ним человека. Он как-то раз пошутил, что мы с ним – идеальная пара: у него много эмоций, но он бесчувственен, как бревно, а мои чувства столь глубоки, что в них уже поселились чудовища – но при этом ни единой эмоции на лице.
И ведь в чём-то он прав. Хотя чаще, конечно, несёт полную ересь.
Интересно, что он мне там принёс? Ох, мы так многим обещали в своё время обменяться. Я и не помню, донёс ли я до него подарок на день рождения или нет…
- Вот, - и он протянул мне какую-то программку. – Помнишь, я обещал…
- Ты много чего обещал, - перебил я его, и взял её в руки. – Что это?
- Автограф. Нууу, вспоминай!
- Ох, точно. – Я чувствовал себя очень неудобно: я и в самом деле забыл, что Ленни обещал когда-то мне раздобыть автограф одного из любимых стенд-ап комедиантов. – Спасибо.
- Эээй, а где глубокая благодарность?
- Мне тебе прямо здесь отсосать, что ли?
- Заметь, не я это первый предложил.
На моих губах появилась улыбка: и как он так умеет? Одними интонациями, одним лишь выражением лица превратить полную чушь во что-то забавное…
- Но вообще сойдёт и то, что ты заплатишь за нас двоих. Идёт?
Ну и как всегда, он в своём репертуаре. Свинья жадная, как чёрт. Помнится, именно это мне в нём и не нравилось, когда мы с ним встречались…
А что ещё?

Помнится, первый месяц – ну, хорошо, два – была какая-то невероятная совершенно эйфория. С ума сходил только так – никогда я не чувствовал себя ярче, чем тогда. Каждый день что-то да происходило: то он вытащит меня в кино, мы опоздаем, а затем будем ходить босыми по красиво фонтану; то быстрый, немного дёрганый секс за гаражами (деревом, машинами во дворе, в подъезде – выбирать не приходилось); безумный запах лета, потной пряной кожи, хорошей ткани и липовых деревьев. И коктейлей, которые Ленни всегда обожал – лично для меня они всегда были слишком сладкими.
Иногда мы ходили в кофейни, и тогда мне было проще; особенно была у нас одна такая, любимая, возле вокзала – один из столиков находился на самом краю зала, занавешенный плотными тканями. Он стоял прям возле окна, можно было даже забраться с ногами на подоконник, что мы и делали.
А ещё там можно было почти незаметно мастурбировать; это было очень удобно.
Интересно, занимались ли мы на этом месте хоть чем-то, кроме секса? Кажется, нет; а хотя – один раз читали книгу, и то это закончилось взаимной мастурбацией. Я читал вслух «Смерть в Венеции» Томаса Манна, Ленни, не заинтересованный моим чтением, целовал шею и проникал рукой под штаны; забавно, он был уверен, что меня это отвлекает. Даже ревновал – к книгам-то. И к кино…
Я, впрочем, тогда отложил её в сторону; моё прерывистое дыхание могло нас выдать. И когда я зарылся в его густые волосы, в кармане кофты Ленни зазвенел мобильный.
- Не обращай внимание, - успокаивал он меня, - это всего лишь моя девушка.

- Как Милли, кстати?
- Нормально, - беспечно ответил Ленни. – Кажется, она немного начала понимать.
Я кивнул. Немного понимать – странное выражение, абсолютно неправильное, но невероятно точное относительно некоторых людей. Немного понимать – значит, что она уже чуть смелее заявляет Ленни о своём недовольстве его изменами. Значит, проявляет характер, твёрдо стоит на своём. Хотя бы немного – ровно настолько, чтобы он восхитился ею и не использовал в очередной раз как тряпку.
Ну и поделом ей. Я-то долго такое поведение терпеть не стал, и не позволил бы ему обращаться с собою вот так.

Хотя, на самом деле, чем я был лучше?
Нет, Ленни, хватит называть меня жирным. Да, я собираюсь что-то с этим делать. О, боги, Ленни, не можем мы сейчас поговорить о другом? Неужели это так тебя беспокоит – намного сильнее, чем то, что я узнал за сегодняшний день? Ну хорошо. Ленни, а как там твои девушки? Ого, а что за эксперимент? Нет, Ленни, я не буду с тобой ходить и разводить девчонок на секс. Да, я верю, что это весело, но, Ленни, пожалуйста. Нет, мне это неинтересно. Да, пожалуйста, поищи себе кого-нибудь другого.
И как будто я не знаю, что ты трахаешься ещё и с Кости; я знаю, что ты видишь в нём не только полное своё отражение, но ещё и опасного соперника. Уж здесь-то куда без секса.
А Милли? Ты ведь иногда и ей уделяешь своё внимание, получая от неё взамен щенячью преданность и подарки.
В какой-то момент мне просто всё это надоело.
Он сидел напротив меня в кафе – как сейчас; говорил о чём-то своём, я же вспоминал всё это, вспоминал его бесконечные шуточки о моей внешности (он действительно думал так мотивировать? нет, серьезно?), и просто встал и ушёл. Он окрикнул меня – я сказал, что иду покурить.
И ушёл, оставив в кафе сумку.
Как хорошо, что в ней лежал телефон, и после этого Ленни просто не мог до меня дозвониться.

- Я пойду, - сказал я, доставая кошелёк. – Попроси счёт у официанта.
- Что, уже уходишь? – Его удивление было искренним, таким же искренним, как его голос – в те моменты, когда он врал. – Опять?
Он, кажется, прекрасно понял, что я имею в виду. И это бесило.
Лучше б ничего не понимал.
- Мне сегодня надо домой пораньше: дела.
- Так давай мы сделаем их сейчас. Я же знаю твои дела, у тебя останется куча свободного времени.
- Нет, спасибо, я сам…
- Ты хотя бы мне объяснишь, что я делаю не так?
Я посмотрел на него.
На собранные в пучок рыжие пышные кудри.
На открытые зелёные глаза.
На тощие руки, обтянутые смуглой кожей с веснушками.
На красную футболку с галстуком.
И не знал, что ему сказать. Не говорить же, что он меня искренне бесит, каждое напоминание о нём, каждая чёртова болтовня, вся эта яркость, бесшабашность, бессердечный цинизм.
И как же я ему завидую.
- Да забей, - ответил я ему. – Просто голова болит.
И ушёл, оставив на столе немного денег; как раз должно хватить на оплату счёта.

@темы: Бальзак, Гамма, Джек

---

[D-r Zlo]

Автор: D-r Zlo
Название: "Ушедший Король"
Жанр: джен, сказка
Рейтинг: G
ТИМы: Габен
Размещение: только с разрешения автора.

Никто не знал, как его зовут.
Он появлялся на торжественных мероприятиях, посвященных важным событиям в королевской семье – это всегда были свадьбы, похороны и рождения детей, реже – по праздникам. Иногда он пропускал какие-то церемонии, и оставалось только гадать, намеренно ли он не пришёл в королевский дворец или же забыл о празднестве – с ним такое случалось. Когда он не приходил намеренно, это значило, что он обиделся, и тогда непременно случалось несчастье: после похорон умирал кто-либо ещё (зачастую – сам обидчик), после свадьбы жених оказывался непригодным по своей мужской сути, а невеста теряла ребёнка… А дитя, на чей день рождения он не пришёл, вырастало капризным и глупым, не достойным своих венценосных предков.
Поэтому его всегда ждали. Ставили в угол Зала Семи Солнц кресло, возле него оставляли хлеб и воду на изящном журнальном столике, и старались предугадать тот момент, когда он появится. Если это была свадьба, то – успокаивали одного из супругов, того самого, что не относился к королевской семье. Можно было с улыбкой сказать: «о, только не беспокойтесь, у нас есть одна милая и очень старая традиция…», а можно – рассказать легенде об Ушедшем Короле.
Собственно, это не было даже легендой – это вполне реальная история, произошедшая в королевской семье; и если бы не налёт мистицизма, она бы даже не являлась выдающейся. Ну был у покойного короля старший брат; ну интересовался он больше низменными пахотными работами да общением с ведунами – необычное пристрастие, но вовсе не такое уж выдающееся. В конце концов, такие привычки будущего наследника могли бы даже сыграть ему на руку – простой народ очень уважает тех, кто стоит как будто бы с ними наравне, и тем не менее – всё равно выше…
Когда отец Ушедшего Короля скончался, он заслуженно занял его престол –
и ушёл из дворца прямо в день коронации.
Длительные поиски так и ничего не дали. Короля не было ни в сарая на берегу моря, где он проводил время за чтением книг, ни на поле, ни где-нибудь ещё. Его не нашли в городе, не нашли в лесу, не нашли даже в море – лодка стояла на причале, но брат короля всё равно отправил своих людей на поиски, втайне надеясь, что они ничего не найдут.
Так и вышло.
Коронация младшего брата случилась позднее, чем он рассчитывал: на севере появилась угроза набега кочевников из пустыни, и ему пришлось приложить усилия, чтобы их отбить – завоевав при этом симпатии своего народа. И вот, спустя несколько недель, состоялась долгожданная церемония коронация – роскошная, торжественная, богатая, как новый правитель приморских земель.
И когда служитель почти опустил на голову своего милорда корону, двери в Зал Семи Солнц распахнулись.
По толпе прокатился вздох ужаса; король развернулся и побледнел.
На пороге стоял ещё старший брат.
Он, конечно, выглядел не так, как в день своей коронации. Да, костюм на нём был тот же самый, но обветренный, перештопанный много раз и заметно постаревший. Лицо почти со всех сторон окружала густая, пышная борода – впрочем, аккуратно причесанная, не в пример многим стоящим в зале воинам. Брат Ушедшего Короля только сейчас растерянно заметил, как широки у него плечи, какого же огромного он роста…
И как тускло сверкает настоящими драгоценностями корона на его голове.
Люди, которые находились в зале, были так поражены, что не могли ничего сделать. Воины, ближайшие советники, служители, слуги и кто-то из простого люда смотрели на неторопливо подходящего к брату короля, на его поношенное парадное одеяние, на его мерцающую от свечей корону, на огромные ноги, одетые в какую-то берестяную обувь…
Он молча подошёл к своему брату, снял со своей шеи медальон и повесил ему на шею.
Затем Ушедший Король взял с пиршественного стола хлеб и воду, и уселся на место в углу стола.
Люди просто смотрели на него.
Люди молчали.
Затем по толпе прошёлся робкий рокот, и король встревожился: он боялся, что может начаться волнение, и он не придумал ничего лучше, чем продолжить церемонию дальше.
Вновь зазвучала музыка, вновь к служителю вернулся голос, вновь гости стали следить за коронацией – но теперь это всё было иначе. Фигура настоящего короля молча довлела надо всеми, и никто из присутствующих просто уже не мог его не замечать…

Брат Ушедшего Короля давно умер, оставив после себя великую славу, но гость продолжал появляться на каждом королевском празднестве.
Он никогда ничего не говорил; он молча забирал хлеб с водой, сидел в своём углу, а затем незаметно уходил, не дожидаясь окончания праздника. Многие пытались разговаривать с ним, задавать вопросы, иногда – выпроводить из зала в сопровождении охраны, но это никогда не получалось.
Как и не получалось проследить, куда же он уходит.
Да что там говорить, никто ведь даже не знал, как его зовут.

@темы: Габен, Дельта

---

[Джейки]

Название: Жемчужница. Море одаривающее
Автор:  Джейки
Бета:  chemerika
Жанр: romance
Категория: фем
Размер: драббл
Рейтинг: нет
ТИМы: Джек/Есенин

- Эй, Каболка, а ну стопорни, помоги зачалиться! – следом за басовитым окриком над водой взлетает длиннющая палка с крюком на конце и – оп! – цепляется за ржавый рым, редкие волны стукают лодку правым бортом о сваи.
- Давай сюда, - Каболка сплёвывает прозрачный креветочный панцирь и прячет кулёк с завтраком в оттопыренный карман.
Пока вяжет «бегущего» вокруг пала, Тью спрыгивает на берег. Здоровенный, ножищи что твои битинги, стоит, косит заплывшим глазом, отвыкает от качки.
- Привёз, что просила, - Тью перекатывает самокрутку по толстой нижней губе, посверкивая стальным зубом, предметом особенной гордости. – Третий день таскаю – не явишься, думал, пропью к дьяволу.
- Ой ли, - хохочет Каболка, запрокинув дурную со вчерашнего кутежа голову. Сейчас бы горло промочить, да и фляга близко, но Тью только покажи, ему это не на глоток даже, а так, по десне размазать.
Она снова принимается за креветки, лузгает, как тыквенные семечки, только шелуха по ветру. Никуда Тью не денется, он и без того у неё в должниках. Каболка водит дружбу с младшей бандершей портового весёлого дома, через неё Тью договаривается о свиданиях с одной алжиркой – мимо кассы разумеется, ну, а у Каболки налог свой, всякое у моряков заказывает, что продаёт, что выменивает - тем и живёт. Крутится, в общем, не скучает. Не зря же она такое прозвище носит, уж и имя своё позабыла.
- Как заказывала, с мешочком.
Тью пыхтит едким дымом, шарит за шиворотом и вынимает жемчужницу - не вскрытую ещё, только перламутровый срез блестит зеленовато-жёлтым. У Каболки аж глаза вспыхивают – в цвет. Не подвёл Тью, крупная раковина, редкостная.
- Сочтёмся! – обещает Каболка, забирая и письмецо заодно, не любовное, конечно, - кто бы стал разбирать каракули Тью, - но условие о времени и месте встречи, для алжирки той. Цифры – они всем понятные, особенно, если с нулями.
- Смотри, не забудь, - шикает для порядка Тью.
Но та уже не слышит – подобрав юбки, несётся через порт. «Ветра в кливер!» - кричит она кораблям.
«Каболка, а Каболка, дунь на удачу!» - старый лоточник бережно кладёт на поднос со сладостями первую наторгованную за утро монетку. Каболка сегодня счастливая, ей не жалко удачи – она дует, как просят, и бежит дальше, без устали, до самой окраины.

Говорят, здесь раньше вода высоко стояла, да схлынула отчего-то, теперь тут деревенские рыбаки швартуются. Причал старенький, держится на честном слове, хоть и укрепляют его, стягивают доски каждую весну.
Каболка увидала Аин в прошлый торговый день. Вернее, как дело было, пришла она в деревню, чтобы снасти одного из приятелей Тью починить, с того, понятно, стребовала сколько за такую работу полагается, а сама рассчитывала яркие бусы и ещё пригоршню подобного барахла – спасибо подружкам из весёлого дома, - на услугу выменять.
Аин сидела на пирсе, едва доставая ступнями воды, волосы - как море в грозу, - чёрные, в синеву, плечи хрупкие и имя - чУдное, певучее.
Ей понравился витой кожаный браслет с молочными лунными камешками, но, дочка доктора местного, сети она чинить не умела совсем. «Могу рассказать историю» - предложила Аин, с любопытством разглядывая торговку из порта, куртку её со множеством нашитых карманов, пояс цыганский. Слушала, как стучат стоптанные квадратные каблуки. Каболка тогда рассмеялась обидно, она и сама за стакан кислого вина такие байки по кабакам плела в трудные времена, вам и не снилось. Покрутила последний раз браслетик перед носом Аин, спрятала подальше, да пошла прочь. Но вернулась, как снасти пристроила, застав Аин на том же месте. Даже в позе её ничего не изменилось, только солнце тогда висело над макушкой, а теперь выглядывало из-за плеча.
Каболка присела рядом и отдала браслет – просто так. А Аин просто так рассказала красивую, томительную историю про морскую жизнь одного мальчика-юнги, служившего на судне по имени «Секрет», и его капитана.
С тех пор так и повелось, Каболка приходит сюда вечерами, приносит вино, и уходить ей никогда не хочется.

Каболка бежит на их пирс, в одном из бесчисленных карманов – раковина с жемчужиной. Каболка думает, что сегодня, конечно, подарок Аин не отдаст, не решится. И завтра тоже. Но это ничего, это - когда-нибудь потом. Когда настанет черед совсем других историй.

@темы: Джек, Есенин

---

[D-r Zlo]

Автор: D-r Zlo
Название: "Парень с идеальным слухом"
Жанр: слэш, повседневность, ангст.
Рейтинг: PG-13
ТИМы: Бальзак/Гамлет
Размещение: только с разрешения автора.

- Я больше никогда не вернусь! – и дверь хлопалась, и шум ещё долго отзывался в ушах многократным эхо. Эрнст не умеет уходить тихо, но, что ещё хуже – он не умеет уходить, не прикапываясь при этом к несчастному Бэйлу. Эрнст-то потом успокаивался и, приходя обратно, чувствовал себя совершенно прекрасно, а вот Бэйл был выбит из колеи на целый день. Он ненавидел ссоры, ненавидел шум, ненавидел упрёки, обвинения, мелкие интриги попытки им манипулировать – от этого всего у него ужасно болела голова. Один он ходил по дому и бился ею о стены – это был дурацкий способ избежать головной боли, зато действенный. По крайней мере, так у него болели ушибы, а не расшатанные нервы.
Бэйл в принципе ненавидел людей. Не потому что они были убогими, хотя и поэтому тоже, а потому, что они пугали его – их было слишком много, слишком, на одного-то Бэйла. А ещё они были шумными. И это, пожалуй, было страшнее – если от толпы ещё возможно абстрагироваться, то от бесконечного шума, разрывающего голову изнутри, ты никуда не денешься. Пару раз он даже терял сознание от этого шума, и никто не мог догадаться, почему. А он был слишком благоразумным, чтобы не пытаться им это объяснить.
И – он живёт с самым шумным человеком на земле. Вместе. В одной квартире. Более того, они даже спят вместе в одной кровати.
Ну не дебил ли? Конечно, дебил. Причем оба.
Интересно, предполагал ли Эрнст, вселяясь в квартиру угрюмого некрасивого тощего парня, что ему придётся пройти через кошмар совместной жизни, со взаимными этическими манипуляциями, обидами и драками вплоть до сломанных ребёр?
Вряд ли. Пожалуй, он даже слишком романтизировал их, в сущности, задротские отношения.
- Мой парень – совершенство, - искренне заявлял он, приобнимая Бэйла за плечи, когда они в очередной раз смотрели Хичкока на компьютере и поедали пиццу.
Поначалу ему это даже нравилось. Он искренне восторгался этим домашним уютом в захламленной фанатским стаффом квартире и таким ежевечерним посиделкам. Бэйл всегда пил плохое пиво, Эрнст брал себе хорошее светлое вино, чаще всего мускат, и затем они напивались, смотрели фильм (хм, либо сериал) и трахались. Хорошенько трахались. Наутро они мерялись количеством оставленных друг другу синяков, ушибов, царапин, и тот, кто проиграл, должен был покупать продукты на неделю.
Потом… это быстро разонравилось Эрнсту. Поначалу он не говорил об этом прямо, но флюиды раздражения проникали под кожу и разъедали ничуть не хуже самого отвратительного из звуков. Сначала Эрнст просто намекал на то, что было бы неплохо куда-нибудь вытащиться, посмотреть этот мир, сходить, может быть… Тебе бы было неплохо развеяться, ты сидишь и пялишься в эти четыре стены, что тебе стоит-то?!
И Бэйл и рад бы был его послушаться, если бы люди не раздражали его так сильно. И если бы Эрнст был немного более решительным, то, возможно…
Хотя, конечно, вряд ли.
И он раздражался. И ещё сильнее закупоривался в своей тесной, пусть и облагороженной стараниями Эрнста квартирке. По крайней мере, в ней он в безопасности и относительном покое…
Который, с подачи Эрнста, становился ему ненавистным. Но меньше, чем шум там, снаружи.
Эрнст иногда срывался на него и кричал, что Бэйл не знает настоящего мира, и что он – улитка, прячущаяся от проблем. Бэйл с ним не спорил: он и не хотел знать этого настоящего мира. Достаточно было прочесть хорошую книгу, чтобы поверить в его иллюзорность.
- Я попал под дождь, - жизнерадостно заявил Эрнст, возвращаясь обратно, как ни в чём не бывало. Как будто не он говорил, что никогда сюда не вернётся.
Бэйл не выходит к нему. Он сидит на стуле перед компьютером, завернувшись в плед. К чёрту, сегодня наступил предел. Пошёл он.
- О боже, ты опять, - выдыхает Эрнст, заходя в комнату.
- Я устал как собака, может, хотя бы сегодня ты не будешь выносить мне мозг? – продолжает он, заботливо снимая с себя вельветовый пиджак. – Это уже невозможно! Я даже под дождь попал, может, ты соизволишь оторваться от кресла, нет? Небось ещё и целый день так просидел, ну конечно!
Бэйл продолжает молчать. От Эрнста было слишком много шума, слишком. Так много, что у него скоро взорвётся голова от его упрёков.
- Ну ответь мне хоть что-нибудь! Отлично, чёрт возьми, меня игнорируют в этом доме! И кто – мой, чёрт возьми, парень!
- Ты можешь помолчать? Пожалуйста.
Конечно, мог. Только молчал Эрнст куда громче, чем даже скандалил.

Он не раз пытался с концами уйти от Бэйла. Иногда ему становилось даже неуютно оттого, что Эрнст всякий раз самоотверженно возвращался. Лично он бы не вернулся. И Эрнст с новой упёртостью, новыми силами пытался вытащить Бэйла на улицу, дразня рассказами о посещенных им мероприятиях, о новых вышедших фильмах, и о запахе ночного города, когда воздух нагревается от горячего асфальта. Бэйлу всё это интересно – как глоток воздуха, на самом деле. Но не выходил. Он целовал его на ночь в щёку и смотрел в окно – не на улицу, на бездонное синее, иногда грязно-серо-оранжевое ночное небо.
Он протянул руку, и она коснулась холодной поверхности стекла – увы, не неба.

А днём снова становилось шумно. Бэйл пытался от него отвлечься, занимаясь готовкой, написанием статей или чтением книг, но по-настоящему шум никогда и никуда не исчезал, а лишь возрастал – особенно с приходом Эрнста.

И однажды, когда тот вновь вернулся после трехдневного отсутствия, он увидел Бэйла сидящего на полу со странной улыбкой.
Он радовался, что Эрнст всё-таки вернулся домой.
Из его ушей шла кровь.
Эрнст кинулся к телефону, поздно вспомнив, что тот не работает уже несколько месяцев.
Бэйл встал, обнял его и попросил вывести его на прогулку.
Теперь он не боялся шума.

@темы: Бальзак, Гамма, Бета, Гамлет

---

[D-r Zlo]

Автор: D-r Zlo
Название: "Обман зрения"
Жанр: гет, фэнтази, драма.
Рейтинг: G
ТИМы: Гамлет / Дюма
Глава: 1, 2
Размещение: только с разрешения автора.

Глава 1

Самое сложное в этой ситуации – сохранить королевское достоинство, а не кататься по полу в слёзах, как бы того ни хотелось.
Со стороны казалось, будто принцесса Арфинар проглотила кол, настолько её спина была прямой. Если бы принцесса не была такой испуганной, она бы непременно усмехнулась: вот бы ею гордилась сейчас мама! Уж она бы не обратила внимания на ситуацию и шепнула ей: «Вот теперь тобой можно гордиться».
Да что толку-то от этого сейчас.
За всё то время, что они ехали, Арфинар успела замёрзнуть, но страх и гордость не позволяли ей попросить у этих плебеев какую-нибудь накидку. Она не сомневалась, что ей бы её одолжили – о, непременно. Но быть должной этим негодяям хоть чем-то?... Да никогда!
Хотя вот сейчас она их рассматривала исподтишка, и теперь все эти люди не казались ей столь ужасными, как тогда, на площади. То ли многочасовый переход через ночную пустыню давал своё, то ли они не считали нужным прятать своё лицо перед принцессой, но теперь люди маркиза Виндетто выглядели не озлобленными и обезумевшими. Скорее, усталыми и нечастными…
Или это уже она, Арфинар, совсем тронулась рассудком.
Неожиданно караван остановился; люди заметно оживились и начали что-то кричать друг другу. Принцесса слегка растерянно и недоумённо смотрела на них, не понимая, что сейчас происходит.
- Привал, - пояснил один из стражи, заметив смятение в глазах принцессы. Он и ещё один, чуть повыше ростом, подали ей руки, чтобы она смогла спуститься с верблюда.
- Спасибо, - искренне произнесла Арфинар: эти люди не казались ей больше жуткими или пугающими. Хотя, конечно, после событий сегодняшнего дня она их побаивалась…
Ноги тут же провалились по щиколотку в плотный песок. Приходилось делать определённые усилия, чтобы передвигаться, но Арфинар не подавала виду, что ей тяжело идти. Лицо её застыло в отрешенной и слегка беспомощной улыбке; позади себя она слышала, как один из стражей шепчет другому:
- Жалко её. Поймали бы её мать…
Она не дослушала, что бы сделали эти люди, если бы им удалось поймать её мать; принцесса сжала кулаки и выпрямилась ещё сильней, так, что беспомощно заболели мышцы спины.
Ей очень хотелось пожалеть себя, поплакать, может быть, даже согласиться с этими… неотесанными мужиками, что главная причина её несчастий – это мама и её политика. Но Арфинар никогда бы не сделала этого. Никогда. Хотя бы из любви к своей маме.
Её усадили на попону, скинутую с верблюда; невероятная привилегия для члена королевской семьи – сами люди садились прям на теплый песок, не забыв воздвигнуть небольшое сооружение из камней. Арфинар видела их не раз: кучи наваленных друг на друга камней, не слишком высоко, но и не низко – просто чтобы ветер не заносил песок прямо в лицо спящим. Кто-то разводил костёр, кто-то – кидал жребий, кому первым стоять на часовом посту…
И среди всего это рабочего, озадаченного своими проблемами люда появлялся неприятно покрикивающий молодой человек с длинными пышными волосами, слегка вьющимися на концах.
Арфинар сжала кулаки. Вот уж кого ей совсем не хотелось сейчас видеть…

…Поначалу она даже немного его испугалась. Когда в Павильон Музыки ворвалось обезумевшее от гнева мужичье, принцесса не оробела – во многом потому, что для страха не было времени. Пока её кузина пряталась среди хранилища старинных музыкальных инструментов, Арфинар резко выступила с требованием отступить.
Не отступили. Но и перестали наступать.
Наверное, Арфинар должна была благодарить себя за свою внешность: она не была похожа на свою мать, которую народ ненавидел – наоборот, ниже ростом, полновата, с длинными светлыми волосами, схваченными в косу. Впрочем, принцессу тоже не за что им было любить – она не столь давно вернулась из Севера, и считалась тут чуть ли не иностранкой. Хотя почему это «чуть ли» - она и была иностранкой, по матери. И страну свою почти не знала…
Но тем не менее эти люди остановились. Хотя в своё время пронзительный мамин голос «Назад, вы, южные собаки!» не стал преградой для учиняемых ими бедствий.
Неожиданно серьёзным для себя голосом, принцесса спросила, для чего они здесь.
Её взяли за горло.
Она не вздрогнула, хотя сердце её камнем упало вниз.
Знала же, что её – не тронут.
Но было страшно. Очень, очень страшно.
Народ одобрительно и возбужденно расшевелился. Арфинар не сомневалась, что тому виной – человек, схвативший её за горло.
Она не слышала, что он говорил. В отличие от своей матери, иногда Арфинар теряла самообладание, и как бы застывала ничего не видящей и не слышащей статуей. Она помнила только голос – резкий, высокий, с манерно удлиненными гласными. Ужасно неприятный, особенно для её тонкого слуха.
- …и мы покончим с тиранией северной шлюхи!
Народ поддержал оратора, и принцессе показалось, что стены даже дрожат от этого шума. Кричали не только те, что находились в здании, но и люди снаружи, распространяя отвратительные, ядовитые слова революционера друг другу.
Чужая рука отпустила её горло, и Арфинар тут же окружили люди. Она обернулась, чтобы посмотреть на схватившего её человека – и её подозрения полностью подтвердились: за спиной стоял один из лидеров оппозиции, противников монархии и террористов, маркиз Жеано Виндетто.

…и сейчас он стоял перед ней, учтиво улыбаясь (по сути – скалясь).
Она много слышала о нём, и от матери в том числе: бастард маркиза Виндетто-старшего, оказавшегося достаточно благородным человеком, чтобы выходить своего незаконного отпрыска и даже дать ему свою фамилию. Хотя, как язвительно говорила королева, во многом потому, что больше маркиз Виндетто не был способен производить детей, ни дочерей, ни сыновей… Арфинар даже сочувствовала этому юноше – ей казалось, что этот вынужденный титул учтивости и слухи, крутящиеся вокруг его происхождения, более унизительны, чем возможная полунищенская жизнь… Он был экстравагантным молодым человеком: в детстве заставлял слуг надевать на него женское платье, ушёл из коллежа в церковное училище, откуда был выгнан с позором, и даже находился некоторое время в труппе бродячих артистов. Впрочем, это не выходило за рамки обыкновенных господских чудачеств, и отец милосердно выручал своего сына раз за разом.
Однако сейчас, из той ситуации, в которую маркиз Жеано Виндетто поставил сам себя, не смог бы спасти его даже отец. Его счастье, что он не дожил до того момента, когда его сын стал лидером революционно настроенных масс, даже не скрывая своего имени…
- Я должен извиниться перед Вами, принцесса, - напевно произнёс молодой человек, присаживаясь рядом с неподвижно сидящей Арфинар. – Вам, должно быть, неуютно вне королевских стен.
«Да нет, - зло подумало принцесса. – Мне неуютно совсем не потому».
Она не смотрела на него: должно быть, это выглядело очень глупо – то, насколько нарочито она отводила глаза от своего похитителя, но она не могла поделать ничего иного – всё равно девушка знала, что увидит (длинные и по-девичьи пышные волосы, крупные голубые глаза с карими прожилками, тонкие черты лица, издевательски-вежливую улыбку, длинную тонкую шею и дорогие походные одежды).
- Что Вы, - произнесла наконец она, - это не худший приём, который могли мне оказать.
- И Вы абсолютно правы! – почти искренне и горячо воскликнул юноша. – Вы совершенно, удивительно правы! Впрочем, похищение прямиком из летней резиденции, наверное, нельзя считать одним из правил хорошего тона…
Арфинар раздражало и пугало его поведение. Эта нарочитая вежливость… эта услужливость в голосе… Виндетто явно знал, чего он добивается, но этого не знала она. И от этого ей становилось ещё страшней.
- Что ж, - наконец сориентировалась она, - это действительно невежливо. Если уж Вы заговорили об этом.
- О да, я так виноват перед Вами! – Раскаяние в его голосе звучало как настоящая издевка, пощечина и без того растерянной принцессе. Арфинар чувствовала, что хочет плакать. – Хм, и как бы я мог искупить перед Вами свою вину?... Быть может, Вы согласитесь разделить с моими людьми их скромный ужин? Я понимаю…
Он мог бы и не продолжать – Арфинар теперь могла спокойно выдохнуть. Всё оказалось совсем не так страшно, как она чувствовала. Он всего лишь провоцировал её, и сейчас раскрылся; ну как глупо! Возможно, он думал, что она как королева, которая бы сверкнула разгневанно глазами и бросила какую-нибудь меткую, цепкую фразу…
- Это было бы невероятно мило с Вашей стороны.
Он запнулся. Как ни странно, Арфинар даже сейчас чувствовала себя неловко – конечно, она была уверена, что негодяев надо ставить на место, но предпочитала не делать этого самой. К тому же все эти великосветские игрища были ей отвратительны: она в них ничего не понимала и не умела вести такие беседы с подтекстом…
Сейчас, конечно, у неё получилось. Но даже в такой ситуации она чувствовала себя не вправе ставить человека в неудобное положение.
Вот же тупица.
Виндетто резко встал, и Арфинар испуганно посмотрела на него. Маркиз держал мину вежливости и даже продолжал улыбаться, хотя на секунду ей показалось, что он впал в безумие. Это были какие-то доли секунды, однако затем лицо Виндетто приняло своё обыкновенное выражение.
- Эй, Шанталь! – крикнул он, излишне театрально взмахнув рукой. – Покормите нашу гостью, да как следует! Шевелитесь, шевелитесь, вы же не хотите показать своего господина как плохого хозяина!
И он повернулся к ней спиной, покрикивая на людей и завернувшись в синий шёлковый плащ.
Арфинар наконец могла посмотреть на него: на какое-то время происходящее показалось ей сном, неубедительным, но ярким и страшным. К действительности её лишь возвращало чувство голода и легкий озноб – ночи в пустыне были, пожалуй, слишком жестокими даже для неё, северянки, а она ничего не взяла с собой из Павильона…

Одна радость, что кузине удалось спастись. Арфинар отвела от неё беду своим выступлением перед этими людьми. Возможно, кто-то из слуг даже вывел её…
Да уж, Энтесин не стоило беспокоиться.
А ей?...

Глава 2

После привала они двинулись в путь. Напряжение спало, и Арфинар иногда замечала улыбки у этих людей: слабые, вымученные, но улыбки. Иногда они шутили друг с другом, иногда разговаривали – и это при том, что первую половину пути они молчали, все! Это хороший знак. Значит, эти люди чувствуют себя куда лучше…
Да и принцесса стала ощущать себя куда комфортнее после перевала: во-первых, она наконец-то пола и отдохнула, а ей это было очень важно – в противном случае Арфинар начинала нервничать и раздражаться. Во-вторых, она с удовольствием отметила, что люди вовсе не настроены к ней зло – нет, скорее даже сочувственно. Конечно, в том, как ей кинули эту похлебку, был момент пренебрежения, но она с благодарностью приняла её и даже поблагодарила повара. Наверное, в её благодарность не поверили (хотя очень зря: похлёбка и в самом деле была очень вкусной), но, по крайней мере, относились к ней куда благосклоннее.
Виндетто больше не подходил к ней, но не услышать его было никак не возможно: яркий, с громким неприятным голосом, он то шёл впереди каравана, то позволял вести своему заместителю а сам зачем-то спускался и подходил к своим людям, тормозя процессию. Глядя на его шёлковые чулки, виднеющихся из-под затейливых сапог, бархатный тёмный костюм, тёмно-синий плащ и банты на штанах, Арфинар не могла не вздрогнуть: на её вкус, этот человек был одет уж слишком неудобно для пустыни. По крайней мере, она бы в таком виде точно не смогла передвигаться с караваном…
Хотя, конечно, это его дело. Видно, что юноша привык жить на широкую ногу.
Даже удивительно, что именно он стал во главе нынешних беспорядков. Он же такой… аристократ. Ведь всё его наследство построено на кровавом режиме нынешней королевы. Почему люди за ним идут?
Но затем Арфинар вспомнила сцену в Павильоне и поняла: он просто умеет говорить.
То, чего как раз никогда не умела она.
И ей стало завидно, но совсем немного. Сильно завидовать она и не умела.

Они прибыли к рассвету. Арфинар почти заснула на верблюде, когда послышались отдаленные крики; она открыла глаза и увидела, что вокруг уже совсем не темно, что почва под ногами верблюдов стала куда твёрже, и что впереди идут скалы. У их подножия бегали люди: они кричали и махали руками каравану, встречая своих. Виндетто шёл далеко впереди и уже спустился с верблюда вниз: он о чём-то говорил с этими людьми и смеялся.
«Значит, они прячутся в скалах, - подумала Арфинар. – А, может, и нет. Зачем ему выдавать своё местоположение мне? Значит, они всего лишь собираются здесь меня держать. Не в городе. Разумно».
Она поблагодарила стражей, когда те помогли ей спуститься: что ж, по крайней мере, у них о принцессе останется хорошая память. Её и вели, скорее, не как пленницу, а как гостью, давая время, чтобы та огляделась вокруг себя.
Арфинар не знала этих мест. Она часто ездила по стране, но при этом никогда не уходила далеко в пустыню – это могло быть опасно. Тем более с её здоровьем, сильным головокружением… А, оказывается, она совершенно не столь глубока, как думала принцесса: вот, с переходом по ней справились за одну ночь. Выйдя, правда, сразу же после беспорядков в городе, а это было ранним вечером, но всё-таки.
Её повели вслед за Виндетто. На сей раз он никуда не торопился: наоборот, шёл вальяжно, словно хвастаясь перед принцессой своим нынешним местом пребывания…
А хвастаться было чем: его люди освоили оставшиеся с кочевников пещеры в скалах, сделав лишь удобные подъемы к ним – если те находились на высоте. Ступеньки были обтёсаны аккуратно, и словно уходили вглубь скал. Отдельное внимание Арфинар привлекло то, что у входа в каждую пещеру не только стояло по двое стражников, но даже имелось что-то вроде оградительных сооружений. Конечно, это были всего лишь крупные камни, приваленные таким образом, чтобы создать нечто вроде дверного проёма, но тем не менее.
«При желании, - подумала Арфинар, - их можно скидывать вниз, на противника».
Но она не слишком много понимала в этом.
Да что она вообще, на самом деле, знает?

Её провели в одну из пещер. Жеано размашисто-театрально поклонился принцессе, и она осторожно вошла.
Создавалось ощущение, будто маркиз заранее готовился к её заточению: Арфинар невероятно удивилась богатому убранству пещеры. Там стояла кровать, на полу лежал ковёр, висели тяжелые шторы, непонятно зачем… И при этом – пещера. Холодная, с текущей по стенам водой, с камнями, валяющимися под ногами.
- Всё для любимой принцессы! – театрально провозгласил Виндетто, и Арфинар покраснела:
- Зачем так говорить, это же неудобно… О, Господи!
И, прежде чем маркиз Виндетто смог хоть как-то отреагировать на возглас принцессы, она кинулась к не сразу уведенной ею навесной полке. На ней стояли книги, в несколько рядов: все они были пузатые и богато украшенные; никто таким образом книги не хранил, кроме экстравагантного младшего маркиза Виндетто – он считал, что книги это такой предмет роскоши, который должны видеть все, и создать такое место для книг тоже было его идеей…
Однако Арфинар воскликнула не из-за этого.
- Они же так отсыреют! – громко возмущалась она, снимая их с полки. – Зачем Вы их здесь храните!
К ней подошла охрана и аккуратно взяли под локти; Арфинар сняла только две книги, которые теперь держала в руках. Она обернулась к Жеано и чуть не вскрикнула от испуга: оказывается, в прошлый раз ей не показалось это жуткое выражение бешенства на его лице. Оно было у него и сейчас – и снова на какие-то несколько мгновений.
Юноша быстро взял себя в руки и галантно улыбнулся принцессе, подходя к ней:
- Вы таки предупредительны, Ваше Высочество! Вы не представляете, как это прекрасно – когда девы так сильно интересуются книжными мудростями. – Почти не высказав в последней фразе сарказма, он забрал у оробевшей девушки книги. – Эй, вы! Заберите отсюда книги да перенесите их в безопасное место.
Арфинар усадили на кровать, и несколько слуг начали перетаскивать книги; их было не очень много, но каждую из них надо было держать как можно более аккуратно, так что в руки каждому выдавалось не более одной. Виндетто покрикивал на них, приказывал и шумно восхищался, когда кто-нибудь из них хорошо выполнял свою работу.
«У него эмоций больше, чем у любой женщины, - подумала принцесса, искоса поглядывая на маркиза. – И что он такое, в самом деле?».
Перед тем, как выйти, Виндетто поклонился Арфинар, поцеловал ей руку и потребовал, чтобы принцесса, в случае чего, не стеснялась обращаться за помощью к Его Светлости. Арфинар сдержанно поклялась сдержать это обещание, и довольный маркиз, кланяясь и насвистывая под нос незатейливую простецкую песенку, вышел из места заточения Арфинар.
Оставшись одной, она наконец упала на подушки.
Плакать девушке не хотелось: хотя нет, хотелось, но сил не было никаких. Она до сих пор не очень понимала, что от неё хотят, зачем она им нужна, и почему все эти люди идут за Жеано как за своим лидером; ведь он был такой же, как и её придворные – аристократ, не привыкший к простому труду. Ведь это они и против него должны были бороться тоже, так почему они разрешают себя так использовать? Зачем ему это? Неужто он рассчитывает таким образом захватить власть? Но нет, это же невозможно. Он не сможет убить всю королевскую семью, а, если и захватит власть… Но как? Каким образом? Он с горсточкой слуг и парой сотен крестьян и рабочих… Нет, это, конечно, сила, но Арфинар была уверена в том, что дальше они за ним не пойдут. Когда романтический флёр бунтарства развеется, они увидят, кто такой Жеано Виндетто, и устроят самосуд. Как он этого не понимает? И, главное, зачем?...
И она ему зачем? Он хочет её уничтожить? Взамен на неё потребовать у королевы каких-нибудь решений?
Как это всё невыносимо сложно. Особенно для Арфинар, ни черта не разбирающейся в том, что же на самом деле тут происходит.
Она с тоской думала о своем положении: в ближайшее время её не ждало ничего хорошего. Пока она в плену и неизвестно, что с ней будет дальше; если все решится благополучно, её доставят домой. Разумеется, там её будет ждать наказание – конечно, неофициальное, но очень бьющее по самолюбию, уж в этом Арфинар не сомневалась. Если уж мама и била, то всегда точно в цель. Затем – свадьба: она да несимпатичный сын маминого двоюродного кузена, который правит небольшой страной ближе к морю… Импотенция супруга, непривлекательная внешность супруги – и у обоих возможность править своей страной. При полном неумении этого делать. Причем у него в большей степени, чем у Арфинар…
Это не самый худший вариант, что мог ей выпасть. Но Арфинар в глубине души продолжала наивно рассчитывать на супруга, сильнее самой себя: она не смогла бы править королевством, и ей претила всякая мысль о такой ответственности, и, будь у неё решительный и сильный супруг…
Но приходилось иметь с тем, что было.

А пока же и вовсе – ни с чем.
Пока же грядущее замужество – меньшая из опасностей, что ей сейчас грозят. В конце концов, Арфинар всё ещё могут убить, а это очень неприятно.

запись создана: 12.11.2012 в 23:13

@темы: Дюма, Альфа, Бета, Гамлет

---

Bounded bonds

[just mockingbird]

Название: Bounded bonds
Глава 4.
Автор общей идеи: Diaspro
Автор текста: trickster_ann & Diaspro
Бета: Diaspro
Фендом: Соционика. Изначально, по крайней мере.
Дисклеймер: персонажи - Diaspro, соционика - соционики.
Персонажи: Лимфа

ТИМ

(Гексли), Хоуп (она же Маршал)

ТИМ

(Жуков) , Хэйло

ТИМ

(Есенин), Эра

ТИМ

(Бальзак), Док

ТИМ

(Габен).
Пейринги: ОСТОРОЖНО, гет, фемслэш.
Рейтинг: R
Жанр: action, humour, POV, AU.
Варнинги: и еще раз. ГЕТ! Повествование ведется от лиц всех персонажей.
Состояние: в процессе.
Размещение: со ссылкой на первоисточник. Исключительно.
От автора: Автору соавтор-Дис дал добро на фем-слэш. Поэтому в этой главе он есть.
А еще авторы пол года фанатели по X-Man: First Class. Это видно. Вполне возможно, что в дальнейшем строчка с жанрами разрастется.
Саммари: год 3000+. Космос, технологии, развитие. Люди со сверх-способностями уже никого не удивляют, хотя встречаются крайне редко.
Их изучают и пристраивают к научно-военным проектам. У многих из них темное прошлое. Наших же героев ждет участие в особом проекте, где им предстоит побороть личный индивидуализм и стать командой. Просто потому, что иначе не выжить.
Глава 1.
Глава 2.
Глава 3.


Скачать Red - Lost (Acoustic Version).

Can I be dreaming once again?
I'm reaching helpless I descend
You're leading deeper through this maze
I'm not afraid

I'm lost in you.

Лимфа.

Я проснулась в холодном, липком поту, с колотящимся где-то под горлом сердцем, и ледяными конечностями, словно зажатая зубьями капкана – страшного, мучительного механизма из древности. Не самое лучшее пробуждение в моей жизни, даже если считать все те, что были с похмелья.
Инстинктивно прислушавшись к шорохам, я, наконец, поняла, что больше не нахожусь дома. По правде говоря, если вспомнить события прошедших дней, я теперь вообще непонятно где. Где-то на полпути к другому концу галактики, наверно. Нормальная такая работа у меня. Надеюсь, оклад поднимут?
Я провела непослушными пальцами по влажному лбу, стараясь прогнать противные ощущения, которым я была обязана кошмарному сну. Красно-черному сну, в котором черная кровь и алые всполохи силы мелькали так, что, будь они на телевизионном экране, приступы эпилепсии по стране точно увеличились бы. Прикрыв глаза, я села на кровати, дыша глубже и медленнее, выравнивая сердцебиение. Нахвататься от других переживаний и воспоминаний, подглядеть чужой сон... обычное дело. Но что-то было не так. Не снятся обычным людям такие сны, не терзают их такие чувства и воспоминания.
Пришлось сосредоточиться, чтобы вызвать недавние сумбурные образы, но на сей раз не вовлекаясь в водоворот сопровождающих их эмоций, а оставаясь в стороне, бесстрастным наблюдателем. Всегда так сложно оставаться просто наблюдателем... кто бы только знал. Но никто не знает. И слава несуществующему Богу...


…лишь легкое прикосновение заледенелых пальцев к моей щеке. Это пепел падает с алого неба – или снег? Ты мне улыбаешься, или это застывшая гримаса боли? Сзади что-то взрывается, я автоматически перенаправляю поток энергии по сторонам, выступая живым щитом для нас обоих. Где-то там, наверное, будет нехилый кратер. Осыпает земляным мерзлым крошевом, руки опаляет жаром – снова будут ожоги, этим уже давно никого не удивишь. Просто не стоило снимать перчатки, наверное.
Энергия всегда капризна. Удерживать ее в себе – убивать ее. Себя убивать. Отпускать ее – убивать ею других. Как же сложно... Ты приоткрываешь рот, с губ срывается болезненный стон. Темное пятно расплывается где-то ниже ребер, окрашивая влажным черным утепленную куртку.
Вокруг нас – никого. Никого, кто бы мог нам помочь. На сотни километров вокруг ни единой живой души, чтобы меня услышать, только эта чертова техника и ублюдки в командных пунктах. Даже если взорву к чертям весь этот Север. Я. Ничего. Не. Могу. Сделать.
Ты говоришь мне уходить. Улепетывать к черту. Я делаю вид, что не слышу тебя, в конце концов, это ведь вполне возможно, кругом все грохочет, а ты еле-еле шепчешь. Нет, я не слышала тебя, придурок. Заткнись. Заткнись. Заткнись!
Еще один взрыв. Сколько еще я смогу перенаправить? Как скоро они до нас доберутся?
Кое-как по-быстрому перевязываю тебя, постоянно нервно оглядываясь и стараясь не замечать, как сочится из-под не слишком тугой перевязки темная в этих густых сумерках жидкость. Руку мне на плечо, давай. Не знаю. Не знаю, сколько сможем. Просто иди, милый мой, хороший, иди и не думай. Просто иди. Я буду держать тебя, пока хватит сил, пока я способна дышать, идти и не думать. Причем последний пункт, наверное, обязателен.
Не. Думать.
Насчитываю около ста шагов. Ты падаешь. Смеешься, из уголка рта течет кровь. Это не смешно, какого черта ты смеешься?!
Вставай. Вставай и пошли. Не придуривайся.
Не придуривайся, Ник! Это нихуя не смешно! Эй, Ник! НИК!

Я самостоятельно оборвала сон-воспоминание. Сердце переместилось обратно в горловую позицию, не иначе, ему там больше нравится. Глаза невыносимо щипало от подступающих слез. Теперь я его узнала и поняла, где уже видела эти образы. Это не мои чувства, не моя память, все, все кончилось. Все кончилось. Успокойся.
Раздался тихий и осторожный стук.
- Да? – мой голос был хриплым после сна. В каюту, впуская свет, просунулась сонная, взлохмаченная голова Хэйло. Я пока не разобралась с электронными дверными замками и даже не стала запираться на ночь. Самонадеянно, возможно. Хотя вероятность того, что произошло бы что-то плохое, крайне мала – от кого здесь ждать плохого? Что бы там ни случилось с каждым из нас, мы теперь все в одной лодке. Буквально.
- Я почувствовал. Можно? - я поняла его. Хэйло – он не только медик и ценный мех. Он еще и весьма высокоуровневый сенс. Просто другого толка, нежели я и эта новоявленная Эра. Поэтому слова из уст Хэйло в стиле «я почувствовал» - они и вправду очень многое объясняют. Например, то, что я слишком ослабляю ночные щиты. Раньше я жила вместе с Доком и постоянно была под прикрытием его защиты, но на корабле нет двуспальных кроватей в каютах, увы. Как-то не думают наши начальники об улучшении демографического положения на планете. А зря. Учитывая время на перелеты, я думаю, это был бы неплохой способ его коротать чуть веселее. Ну, если тут, конечно, нет караоке.
Хэйло сел на край моей узкой кровати. Я прерывисто вздохнула. Хэйло – это наш с Доком незаслуженный подарок, даже если он считает, что все с точностью до наоборот. Он вообще считает себя излишне нам обязанным, пускай и все, что мы сделали для него – это просто оказались в нужном месте и в нужное время. Хэйло взял мою подрагивающую ладонь в свою руку. Не то чтобы он сильно любил тактильные контакты, но хорошо знал, как они нужны мне в такие моменты. Руки у него были неизменно теплые – в противовес моим вечно холодным ладоням. Не дуальность, но противоположность. Мы всегда прекрасно друг друга понимали, однако, это абсолютно не исключало периодического желания друг друга убить. Молчаливое понимание между нами объяснялось в большей степени нашими способностями. Я знаю, что он думает. Он знает, что я чувствую. Впрочем, есть некоторая разница между «думать» и «чувствовать». Чувства всегда честнее, чем мысли. Лимбическая система врать не умеет – она слишком тупая для этого, если хотите.
Уловив отголосок его мыслей, я ответила на вопрос:
- Это все наше новое начальство... – я вздохнула, запнувшись. Обычно, если случается подглядеть чужое сознание ненароком, я никому об этом не рассказываю. Это неэтично, мне ведь даже не доверяли эту информацию, не давали разрешения ее считать. Но сейчас это могло стать опасным для всех нас. - Знаешь, мне кажется, она очень многое не договаривает. О своем прошлом, способностях. Это меня напрягает. Этот сон... не похож на те, что я ловлю обычно. И знаешь…
Хэйло вопросительно поднял бровь. Тусклое освещение местной пародии на ночник рисовало его лицо несколько фантастически. Все больше похожим на Рыцаря Мечей с карт Таро моей прабабки – сплошь острые углы.
- …У нас ведь с ней случился контакт до официального знакомства. Не самый приятный. И в пойманной мною картинке было столько боли и смерти... Я сомневаюсь в сохранности ее психики. И, пожалуй, немного боюсь ее.
Хэйло явно улавливал мой эмоциональный фон, потому что становился все мрачнее и мрачнее после каждого моего слова. Сейчас в его мыслях хаос сменялся порядком – разрозненные кусочки мозаики складывались в целое. Я встала с кровати и легко потянулась, сбрасывая оцепенение и скручивающее все мышцы напряжение. Хэйло шумно выдохнул, качнув головой.
- Знаешь, ты можешь мне рассказать, не таясь. Ты лучше многих знаешь, как сложно меня напугать. Я прошел через многое, – буркнул он, а я ласково улыбнулась ему, с максимально возможной для меня теплотой в этой улыбке, и обняла. Обычно он ворчит, когда я его обнимаю, или просто молчаливо терпит, зная, что так меня проще всего стабилизировать в эмоциональном плане. А сейчас я почувствовала его большие и теплые ладони на своей спине. Странное ощущение. Незнакомое для наших отношений.
- Я вообще не думаю, что произойдет что-то ужасное – в конце концов, в министерстве не дураки сидят. Мне не дает покоя другая мысль. Почему отправили именно нас? – задумчиво изрекла я, отстранившись. Хэйло вздрогнул, и я поняла, что попала в точку: он тоже об этом думал. – Мне кажется странным посылать на такую миссию таких, как мы, без какой бы то ни было подготовки, мотивируя свое решение исключительно наличием у нас сверхспособностей.
- И какие у тебя мысли на этот счет? – вкрадчиво, будто уже догадываясь о моих предположениях, спросил он. Теплые голубые глаза словно подернулись холодным туманом, как по зиме затягивается льдом озеро. Я пожала плечами, но ответила, задумчиво накручивая прядь волос на палец. Есть у меня такая дурацкая привычка с детства. В последнее время реже, но порой все равно проглядывает. Хорошо хоть ногти не грызу.
- Я думаю, от нас просто хотят избавиться. Эта миссия – самоубийство чистой воды, рано или поздно подохнем, а учитывая, что последние обследования фиксировали увеличение радиуса действия наших способностей, совершенно неудивительно, что они испугались. Сам подумай – ну кто еще из «других» был в нашей конторе? Всех ведь стянули. Даже этих подозрительных личностей, – меня слегка передернуло, когда я махнула рукой в сторону примерного расположения капитанской каюты. – Убивать нас, конечно, стремно и проблематично, сам понимаешь, а вот отправить в бессрочное путешествие подальше от родной планеты и поближе к горячим точкам – это легко. Помрем мы там – какой с них спрос? Выдадут посмертно какой-нибудь орден, пустят наигранную слезу на междусобойчике – и поминай как звали...
Хэйло пригладил взъерошенные светлые волосы автоматическим жестом. Его губы были сжаты в плотную нить. Плохо.
- Знаешь, Энн, – мы редко зовем друг друга по имени, а когда его произносит кто-то из своих, мне кажется, будто прикасаются к обнаженному участку кожи чем-то горячим, напоминая, насколько тесно и неразрывно связаны мы втроем. И чем именно мы связаны, – Даже то, что есть, все равно лучше того дерьма, в котором я варился, пока вы меня не вытащили.
Я вздохнула.
- Ты сам выбрался, сколько раз тебе повторять. Мы совершенно случайно оказались в нужное время и в нужном месте. Я слышу твою безмолвную благодарность очень часто. Так вот, в который раз повторю: не за что, Крис, – чуть дрогнули ресницы и уголки губ. Он тоже на это реагирует, не так ли? На свое настоящее имя. – Ты справился сам. Целиком и полностью сам.
И я почувствовала, как на душе становится спокойно от потока его теплых мыслей о нас. Хоть что-то в этом мире было вполне стабильно – Хэйло не станет предателем.
Никогда.


Маршал.

Эра сонно ткнулась мне носом в шею, стоило только заворочаться в предутренней – для организма, но черт его знает, как там по земным суткам – дреме. Тонкими руками она обхватила меня за талию, прижимаясь еще плотнее на и так не широкой односпальной кровати. Не в поиске защиты, а прося задержаться чуть дольше. Умело выбрала момент, как всегда. Кто-то другой на ее месте сказал бы вслух: «Давай полежим еще чуть-чуть». Или прикасался бы более открыто, чтобы даже мыслей из кровати вылезти не возникло, но Эра не такая – и в этом вся она. Ни уйти, ни остаться, на самом деле. Не остаться, потому что непонятно, зачем. Не уйти, потому что она просит не уходить. Патовая ситуация. И я лежала, чувствуя близкое тепло родного тела, не двигаясь, пока еще была на это способна, потому что дрема с каждой секундой все быстрее меня покидала.
Эра зашевелилась. И я повернулась в кольце ее рук, не разрывая его. Сквозь тонкую паутинку иссиня-черных волос она смотрела на меня прищуренными спросонья, даже в тусклом утреннем освещении каюты, глазами. Выжидающе. Просто невозможно было не улыбнуться.
- Что? - хриплым голосом невинно спросила она, убирая руки и подняв одну бровь.
Черт. Ну черт же. Черт, черт, черт!
Я потянула ее на себя, схватив за ткань ночной рубашки, не то целуя ее мягкие, теплые губы, не то кусая их, впрочем, как-то все равно. Эра облизнулась, отстранившись. И продолжила смотреть. Молча, твою мать.
Каждый раз я задавалась вопросом, имею ли я на это право. Потому что мы не «встречаемся». Потому что мы не признавались друг другу в любви, и вряд ли что-то такое между нами когда-либо произойдет. Не в этой жизни.
И каждый гребаный раз она вот так вот молчит и выжидательно-насмешливо смотрит. Причем это еще не худший вариант, она ведь может же еще рот открыть и отпустить саркастичный комментарий. Из тех, после которых у мужиков обычно, все, что стоит, быстро падает и держит лежачую позицию еще долго. Ну, если мужик, которому так повезло, не самоуверенный в край придурок, конечно.
Я, наверное, была бы как раз таким придурком, кто знает. Раз уж сейчас я достаточная дура, чтобы знать, что есть крайне действенный способ заставить Эру заткнуться. Стянуть с нас ночное белье и подмять под себя это птичье тельце, легко, не прилагая усилий, нависнуть, прикусывая кожу на шее и оставляя засосы, и оскалиться, выдохнуть, почти рыча, прямо в ухо:
- Дже-е-ейн, ну же, Дже-е-ейн, - и почувствовать, как легко скользят прохладные ладони по моей спине. Они могут царапаться весьма больно, эти тонкие пальчики с острыми коготками, уж это я знаю не понаслышке. Было время, когда переводили мази и бинты – не самое легкое для нас обеих, когда из пелены кошмаров меня могла вырвать только боль на грани удовольствия. Впрочем, вполне возможно, не только я знала, как она умеет расписывать спину красными, вспухающими полосами. Никто из нас никому ничего не обещал, но это уже давно не было поводом останавливаться.
На звук своего имени и на мои прикосновения она выгнулась, прижимаясь ко мне обнаженной кожей. Во взгляде из-под темного частокола ресниц, оставляющего стрельчатые тени на лице, показалось что-то совершенно особенное, что заставило меня двигаться дальше, не спрашивая разрешения. Это не желание и не предвкушение, даже не провокация. Это вызов. Многообещающее «Попробуй» с послевкусием «Если сможешь», без надежды в «сможешь», без уверенности в «если». И как будто ей абсолютно все равно.
Каждый раз это так неимоверно бесит.
Поэтому мои руки не становятся нежнее, сжимая ее грудь, хотя я знаю, как ей это нравится. Когда она подо мной, я слышу, как звенит ее тело, физически чувствую, как она задерживает дыхание, стараясь дышать все так же медленно и размеренно.
Это тоже бесит.
Но стоит ее губам приникнуть к моим, и становится неожиданно теплее, томящее желание заставить ее издать хоть один звук в подтверждение тому, что она испытывает на самом деле, пускай даже причиняя боль ради этого, слегка отступает.
Слегка. Воспользовавшись моим замешательством, Эра выскользнула из-под меня, и я схватила ее за запястье, уже готовая возмутиться, но она приложила палец к моим губам, толкнув меня на кровать, лицом в подушки. Это я могла бы позволить только ей. Она знает это. Знает и пользуется, чертовка! По спине прокатилась жаркая волна - от ощутимой вереницы поцелуев вдоль позвоночника. Татуировка в виде дракона посредством засосов? Месть за помеченную шею? Я спрятала улыбку в ткань подушки, впрочем, уже совершенно не хотелось улыбаться. Волна жара спустилась ниже, вместе с ее губами, пульсируя. Долго выносить это было невозможно, и я вскинулась, почти грубо спихивая Эру с себя. Она никогда не собирает свою роскошную копну темных волос в хвост, в отличие от меня, на ночь. И вот результат – сидит на кровати, как сошедший со страниц бестиария суккуб, раскрасневшиеся щеки, потемневшие, чуть приоткрытые губы, лихорадочно блестящие из-под слегка спутанных волос глаза. Хочет.
Я стиснула ее в объятиях, снова дергая к себе, преодолевая небольшое расстояние. В такие моменты не было важно, что будет после, потому что сейчас она принадлежит мне. Целиком, вместе с внутренностями и мыслями. Грязными, очень грязными мыслями – я знаю.
Выверенными прикосновениями я все-таки вырвала из нее стон, пробившийся сквозь закушенные губы. Может, кто-то смог бы расслабить ее в полной мере, развести на полную отдачу разговорами о любви и теплых отношениях, заставить кричать.
Я точно не этот «кто-то», и методы у меня другие. Возможно, именно поэтому мы никогда не обсуждаем то, что между нами, в нас.
Моя ладонь скользнула по ее бедру, и, видимо, принимая решение сдаться на сегодня, Эра послушно отвела его в сторону. Весьма кстати. Весьма вовремя. Пальцы последовали знакомым направлением, - я могу представить, как все там устроено, с закрытыми глазами, ласкать ее наощупь, - и она задрожала, вцепляясь в меня намертво, так, что потом точно останутся отметины, не выдерживая, задвигавшись навстречу моим рукам. Я прихватила губами чувствительную кожу у соска, ощущая, как сжимается влажно вокруг пальцев, потирая, проникая внутрь.
И совершенно безумные, подернутые легкой дымкой бессознательности, ее глаза каждый раз служат мне подтверждением, что я все делаю правильно.
Кто бы сомневался.
Эра выгнулась дугой, закатывая глаза, сотрясаясь всем телом от крупной дрожи удовольствия - не устаю ей любоваться – и шумно, со стоном выдохнула, расслабляясь. Я прижала ее к себе. Пока еще достаточно жарко, я не против повторить все это со мной в главной роли, Эра – тоже, но она задумчиво нахмурила брови, пытаясь сосредоточиться, просканировать вероятности и выскальзывая из моих расслабленных объятий, роняя:
- Судя по всему, мы проспали все на свете. А ведь ты - капитан... Надеюсь, тут достаточно хорошая звукоизоляция, и мы никого не перебудили раньше времени своей возней.
Я возмущенно фыркнула, потягиваясь. Что ж, за ней должок, буду считать проценты.
- Не льсти себе, с тобой даже звукоизоляция не потребуется. Чтобы приглушить все звуки, которые ты издаешь в процессе, достаточно гипсокартона или вообще одеяла.
- А кто говорил про меня исключительно? - рассмеялась Эра, кидая в меня моими же вещами. Вовремя, потому что следом за этим раздается тихий стук в дверь. Такой, пожалуй, в пылу страсти несложно было бы и пропустить. Я порадовалась, что разобралась накануне с замком, надежно нас заперев.
- Скоро будем! - рявкнула я, натягивая стандартную корабельную униформу повседневного типа. Стук прекратился. Понятливые, слава Богу, даром, что в чужие мозги без спроса лезут.
- Они же ждут - не дождутся, наверно, инструкций и карты маршрута, - возвела очи горе Джейн, всем своим видом показывая свое отношение к беспомощному отделу, к которому нас прикрепили. Я была согласна – кроме гонора Лимфы и непунктуальности Дока мы пока что ничего толкового от них не увидели.
- Да спят большинство и седьмой сон видят, я тебе отвечаю. Небось, кто-то слишком чувствительный или любопытный шляется. Сколько там по корабельному времени?
- Семь-тридцать-две. И правда, еще полчаса до сбора. Тогда какого черта кому-то что-то могло от тебя понадобиться? - одевшаяся и успокоившаяся Эра принялась раздирать запутавшиеся волосы расческой.
- Почему от меня-то? Может, от тебя. Может, ты Хэйло понравилась, а тут – оппа! – облом в виде капитанской каюты, - я улыбнулась и подмигнула ей, за что получила укоризненный взгляд, который почувствовала даже спиной.
Милая, я не дам себе забыть, что все это – ненадолго. Это всегда ненадолго. Особенно когда свойственная мне жажда всецелого обладания начинает сводить меня с ума, прокладывая прямую дорожку к гибели – в наказание за жадность.
Так что к черту драму. В этой повести я за хэппи-энд.

Иллюстрация за авторством Diaspro - Маршал и Хэйло

Вопрос: Для тех, кому лень комментировать.

1. Прочитал, спасибо!		12	(100%)
Всего:		12

@темы: Бальзак, Габен, Гексли, Жуков, Есенин, дуалы

---

[Stef Boread]

Название: Связать мир наизнанку
Автор: Stef Boread
Бета: Sillshhart
Персонажи: Джек Лондон/Алекс Дюма
Жанр: драма, психоделика, фантастика, отчасти философия
Рейтинг: R
Комментарий: Реальность - это то, что ты видишь вокруг и чем живёшь. Что делать, если твоя собственная - восстала против тебя?
Предупреждение: Рейтинг стоит за некоторую графичность в описании психоделики. И да, это гет!
Отказ от прав: Да никому они не принадлежат, бедолаги)
Размещение: Только с моего разрешения.

- Ещё немного, ещё немножко...
Лужи под сапожками блестели озёрцами, яркими от пойманных лучей солнца. Асфальт был ещё тёмным от дождя, с оставшейся в трещинках водой, кажущийся практически новым. В воздухе так и разливалось тепло сентября, грея напоследок, перед зимой, расцвечивая мир в яркие, пёстрые краски. Всё было прямо так, как ей всегда нравилось.
Глаза б её всего этого не видели.
- Совсем чуть-чуть, - голос сбился на шёпоте – горло сильно сжалось, так невыносимо хотелось плакать.
Листья на деревьях пятнами, брызгами меняли свой цвет. Мир вокруг расцветал – в последний раз перед долгим сном, но ярче прежнего, сильнее всего, тянулся вверх, в стороны, к солнцу и безудержно голубому, пёстрому и свежему небу.
Её мир рухнул. Упал в серую грязную – как приближающаяся пора – бездну. Растёкся страхами и страшками, рассеялся ветрами тревог, осел радиоактивной пылью безнадёжности.
Она бежала – а вокруг падали осколки и булыжники, целясь в неё. Она бежала – чтобы скрыться от них, от рушащихся стен лабиринта её сознания в своей норке, последнем укрытии, где она надеялась выжить.
Она бежала – а вокруг цвела осень.

*

Когда-то в нормальной жизни

- Я знаю путь в другой мир, - уронил Джек, откидываясь на кресле, как будто сказал о чём-то обыденном, малозначащем, вроде пробки из десятка машин на следующем светофоре.
Алекс насторожилась, распахнув поневоле глаза – в мимолётном ожидании тайны, секрета, чуда. Но, господи, это же был Джек, - напомнила она себе. Джек, у которого была семья из стареньких родителей, живущих в соседнем районе, у которого была высокая должность в исследовательском институте и рабочие интрижки с лаборантками, у которого были машина, кредиты, счета, званые вечера и турпоходы на байдарках. Алекс терялась во всём этом многообразии его реальности, не понимала, как его с такой лёгкостью хватает на всё одновременно, поражалась его, казалось бы, бессчётным занятиям и энтузиазму. Ей казалось, он как сетью опускается на город, опутывая его своими перемещениями, связями, делами.
Он как будто бы был всегда и везде – но только на одной плоскости. Только в одном – материальном - мире. Другие миры – чужие миры, её миры – не были ему известны, не были ему нужны. Того, чего не было в реальности, для Джека не существовало.
- Вряд ли ты открыл новый шкаф в Нарнию, - усмехнулась Алекс, качнув головой, гадая про себя, что же он имел в виду.
Джек поглядел на неё, легко улыбнувшись, чуть показав "запятые" возле уголков рта, которые ей так нравились. Она вспомнила, что, наверное, до сих пор влюблена.
- Нет, детка, это не какие-то выдумки или сказки, вернись из своей Страны Чудес, - отозвался он, взмахнув рукой, привычно и презрительно отсеивая даже намёк на невозможность происходящего. – Мы всё ещё в настоящем, - не делая лишних пауз, он снова сосредоточился на своей мысли. – Это, можно сказать, изнанка мира, такая же иррациональная как ты…
Джек прервался, с укором поглядев на зеркальце и ещё россыпь разноцветных принадлежностей, появившиеся на откинутой крышке бардачка его машины. Алекс, вспомнив, как он терпеть не может беспорядка в своей машине, быстренько докрасила губы, виновато улыбнулась и сгребла косметику обратно в сумку. Ох уж эта её вечная привычка разбрасывать вещи там и сям, которая так сердила ей парня…
- Весь блеск уже съела - такой вкусный! – пошутила Алекс. Джек покосился на неё недоумённо, но промолчал. - Как это у тебя получилось? – спохватилась она, вспомнив о разговоре, попытавшись замять неуютный момент.
- Очень просто, - Джек улыбнулся не без нотки горделивости, но всё так же широко. – Это называется нейробионика, моя дорогая.
- А, это опять по твоей работе... - Алекс слегка нахмурилась, забавно сморщив нос. Все эти сложные сферы, в которых пребывал Джек, какая-то помесь физики, химии и биологии... - всё это было от неё далеко, на каком-то странном, непонятном, промежуточном уровне существования. Ну а Джек - Джек там был рыбой в воде и соколом в небе. Алекс тихонько вздохнула - не мудрено, что у него было столько увлечений.
- Я изобрёл одно устройство, - вещал, между тем, Лондон. - Это что-то вроде очков нового поколения, детка! Они расширяют твои горизонты и возможности, ты сможешь видеть шире, увидеть то, что ранее никому не было доступно!
- Джек, по тебе плачет отдел пиара, - засмеялась Алекс, чувствуя, что на самом деле заинтригована. Её всегда манили и притягивали всякие тайны и загадки, новости, изобретения и открытия. В этом ей виделось тоже что-то... сказочное. - И как же оно работает, это твоё устройство? - не сдержала Алекс любопытства.
- Не буду забивать твою головку страшными трёхэтажными формулами, - отмахнулся с усмешкой Лондон. Он не особо любил вдаваться в объяснения: его всегда больше интересовал и прельщал сам процесс созидания и получаемые от него результаты. - Ты скоро сама всё увидишь и почувствуешь, - уверенно произнёс Джек, не испытывая и грамма сомнения, что Алекс может не захотеть и отказаться.
Алекс, поначалу поджавшая губы - Джек снова не стал ей ничего объяснять, а она ведь не глупа, она бы поняла! - посмотрела на него заинтригованно, почти завороженно. Он никогда ранее не предлагал ей поучаствовать в этой сфере своей жизни, почти ничего не рассказывая непосредственно о своей работе. Алекс кивнула, сама не заметив, что согласилась на участие в том, о чём понятия не имела.
"Тайны Джека всегда были странными... Но всё-таки они есть, эти тайны. И я смогу их увидеть", - с удовольствием подумалось ей.

*

Паутина подкрадывалась всё ближе, сжималась медленно пульсирующим кольцом. Она оплетала всё, она была везде, исходя из каждого здания, тянулась по улицам, из парков. Но дом, дом был уже близко! Алекс снова перешла с быстрого шага на практически бег, в горле начало саднить от сбивающегося дыхания.
Вот уже и знакомый газончик с пожухлой, подсохшей травой – маме давно не хватало сил за ним следить, а у младшего братика было всегда и своих дел по горло.
"Хоть бы кто-то меня встретил, - мысленно взмолилась Алекс и сама же испугалась, вспомнив, что творилось в городе. – Или нет, лучше не надо…"
Перед калиткой она перевела дыхание, оглянулась и замерла, как стояла. Осенняя улица была безлюдна, чиста и свежа, где-то даже цвиркали птицы… Алекс робко улыбнулась – может быть, всё было неправдой, всё показалось?
Она глянула вверх, в высокое небо, и под ноги, в смешные блестящие лужи, улыбнулась на детский смех, послышавшийся из-за поворота. И вздрогнула.
Тонкие плети с лёгким шорохом ползли к ней, обвиваясь друг вокруг друга, утолщаясь, усиливаясь, стремясь дотянуться до неё. Они лезли отовсюду, прямо по асфальту, из-под кустов и с домов, даже спускались с деревьев, где раньше слышались птицы. Они сетью заполняли всё, затягивали постепенно улицу с двух сторон.
Алекс взвизгнула, рванула на себя калитку, со стуком захлопнула её и побежала к дому, слыша, как шорох и скрип переплетающихся плетей становится громче, мощнее. Она запрыгала по ступенькам вверх, ловким, за много лет отработанным жестом достала и вставила ключ, провернула в замке…
И наконец очутилась дома.
Алекс перевела дыхание, оперевшись спиной на захлопнувшуюся дверь. Затем прислушалась. В доме было тихо. Брат, наверное, был ещё в школе, а мама не стала вставать.
Она тихонько поднялась по ступенькам, всё ещё дёргаясь, толкнула дверь в свою старую комнату. И – о боже – наконец почувствовала себя в безопасности. Дома.
Здесь всё было по-прежнему: ровно так, как она когда-то обустроила свой личный мирок, как сделала его уютным. Всё здесь было частью неё, каждая продуманная, с любовью подобранная мелочь.
Алекс сделала несколько маленьких, медленных шажков, вдыхая слегка затхлый и вместе с тем родной запах комнаты, которую она оставила пару лет назад, переехав в центр к Джеку, проникаясь царящим тут духом, вспоминая прежнюю детскую беззаботность. Она тронула подвешенные к стене на леске тонкие металлические трубочки, когда-то с любовью подобранные по звучанию, и они отозвались тихим мелодичным звоном. Она провела пальцами по шероховатым обложкам книжных собраний, коснулась стоящих рядком глиняных поделок на полках, глянула на мягкие лица девушек, чьи фото были вырезаны из глянцевых журналов. И улыбнулась.
Здесь её никто и ничто не достанет, никакая паутина.
Здесь ей снова будет хорошо, она снова сможет жить.
Она вернёт свой дух, возродит самое себя, восстановит свой мир, который успел почти разрушиться. Она соберёт всё заново, по кусочкам, и всё будет лучше, чем раньше, и ничего больше не рухнет…
- Чарли! Ты дома? – Алекс оглянулась на глухой оклик и встревожено посмотрела на дверь. Похоже, она всё-таки разбудила маму…
Алекс, поколебавшись с секунду, вышла из комнаты. Маме нельзя было волноваться, у неё был уже второй инсульт.
- Нет, мам, это я! – крикнула она в ответ.
- Александра? – голос мамы был тёплым и немного ворчливым, почти таким, как она помнила. Алекс улыбнулась.
"Мама…" – она кинулась на встречу медленно выходящей из другой комнаты старой женщине, обняла её мягко.
- Александра, почему ты не сказала, что придёшь? Я бы приготовила торт, - женщина гладила зарывшуюся носом в её халат девушку по волосам, а у Алекс перехватило горло.
- Да это неважно, мам, я сама приготовлю, - она отодвинулась, глядя на мать. – Давай я тебе лучше помогу… - Алекс осеклась, глядя расширенными глазами на грудь женщины.
Толстое, мясистое, пульсирующее щупальце ярко-красного цвета высовывалось из груди её матери, тянулось прямо к ней, словно требуя её.
Онемевшая, побледневшая Алекс сделала шаг назад, ещё шаг.
- И-извини… я устала… с работы… - пробормотала она, - я посплю немного… у себя.
Она кинулась в свою комнату и заперлась, больше не будучи в силах держать себя в руках, горько и беззвучно рыдая.
Её смятённый разум утрачивал самосознание – последнюю из нетронутых нитей связи с реальностью.

*

Официант указал им на столик у дальней стены, стоящий на небольшом возвышении, откуда открывался хороший обзор на зал. Алекс немного смутилась: знай она, что они поедут в ресторан, а не на прогулку, оделась бы понаряднее. Ох уж этот Джек с его скрытностью, вечными увиливаниями и недоговорками…
Сделав заказ, Алекс бросила взгляд на ёрзающего Джека, сосредоточенно роющегося в меню, и мягко заметила:
- Я думала, мы проведём вечер в твоём НИИ, а уж никак не устроим свидание в ресторане. Какой внезапный сюрприз…
- Ну я же должен выводить в свет свою девушку, - галантно отозвался Джек, блеснув ей улыбкой. – Кроме того, не только же перед студентами тебе сверкать фигуркой, детка, - с ухмылочкой добавил он.
Алекс слегка покраснела. Конечно, ей нравилось удобно и со вкусом одеваться, и она была не прочь слегка пофлиртовать со студентами старших курсов, у которых вела семинары по истории, но никогда никаких пошлостей себе не позволяла.
- А, то есть это диверсия и попытка испортить мне фигуру? – нашлась Алекс и заявила с шутливым апломбом: - У тебя ничего не выйдет, меня не так просто изменить!
Джек пожал плечами и снова уткнулся в меню, а она задумалась о том, что он в ней находил и находит. Она не понимала его, как бы ни старалась, не знала толком, как он относится к ней, что испытывает, а он не понимал её шуток, говорил ей компрометирующие пошлости и игнорировал все её старания по дому, где вообще бывал зачастую только по ночам. У них была какая-то странная совместная жизнь с кривым бытом и полярными, не пересекающимися вселенными внутреннего мира каждого из них – и всё-таки они были вместе.
Алекс ценила мостик между ними, который возвели время и стремление. Джек… она не знала, но, наверное, тоже ценил, если был с ней.
- Ну что, ты готова увидеть этот мир с другой его стороны? – подождав, пока отойдёт официант, Джек ухмыльнулся и ловко извлёк из портфеля плоскую прозрачную коробку. Он пододвинул её к Алекс.
Девушка задумчиво всмотрелась в коробку. Там была тоненькая серебристая ленточка шириной с сантиметр, не больше.
- И как она работает?
- Очень просто. Тебе нужно только надеть её на голову – обвить вокруг лба, например, ну, или по линии роста волос, и она всё сделает сама. Подсоединится к твоему мозгу через вот эту микронную сеть, - Лондон указал пальцем, и Алекс, приглядевшись, заметила, что снизу от ленты отходят множество тончайших серебристых проводков, похожих на ворс. Алекс подняла боязливый взгляд, но Джек замахал рукой. - Не волнуйся, детка, я проверял на себе и на своём коллеге, всё совершенно безопасно, абсолютно нечувствуемо и легко отсоединяется обратно.
- Радует, что я не первый подопытный кролик, - усмехнулась Алекс. – Так ты хочешь, чтобы я её надела?
- Надела и поносила несколько дней, - уточнил Джек. – И, конечно, сообщала мне обо всех результатах… Хочется проверить всю глубину её возможностей, уточнить параметры, ну, и прочее.
Алекс вскинула брови, с недоверчивостью поглядев на него.
- То есть? Ты не знаешь, на что она способна?..
- Не совсем, - замявшись, признался Джек. – Я знаю, что она позволяет увидеть других людей иначе, увидеть… - он сделал неопределённый жест рукой в попытке подобрать слово, - их внутренний свет. Ты представляешь, насколько это может быть полезно? Как широко это можно использовать!.. – его глаза загорелись. – Это же такие возможности, детка, такое поле для деятельности!
- Так а почему ты не стал исследовать дальше эти эффекты? – не дала себя увести от темы Алекс.
- Понимаешь, детка, это моя собственная, личная разработка, - понизил голос Джек. – Институт это не оплачивал, поэтому я не могу раньше времени поднимать какой-либо резонанс. Вот получу патент, тогда – да. А пока мне нужно всесторонне проработать это дело. Видишь ли, ни на мне, ни на моём коллеге Отто лента не оказывает большого эффекта… И мы предположили, что нужен человек со стороны, не знающий начинки, так сказать, чтобы подошёл с чистой головой. Так что мне никак не обойтись без тебя, детка… - лицо Джека стало настолько проникновенно-невинным, что Алекс невольно улыбнулась.
- Хорошо, хорошо, уговорил. Только смотреться я с ней, конечно, буду… как в обрезанной версии шапочки из фольги, - фыркнула она.
- Во всём всегда есть свои плюсы, - наставительно произнёс Джек. – Ты будешь выглядеть с ней как Бриджит Бардо, детка.

*

Она не хотела открывать глаза в этот мир. Она мечтала о том, чтобы проснуться в другом месте, пусть бы оно было даже замершим Зазеркальем.
Но больше всего Алекс хотела жить, просто жить – как раньше. Это был её мир. Она принадлежала ему, а он – ей, она понимала его, радовалась ему, жила в гармонии с ним. А теперь… Всё изменилось. Мир изменился, она изменилась. И он отторгал её, выкидывал, пытался убить. Но она… Она имела право быть такой, какая есть! Она имела право – жить. Первое из неотъемлемых прав, как говорили философы.
Значит, нужно было делать, как она привыкла. Жить, как она любила…
Но глаза открывать всё-таки не хотелось.
Алекс поднялась, села на постели, вытерла с припухшего лица слёзы. Веки изнутри были как красноватая тёмная плёнка, но она быстро переключилась на осязание и слух. Эту комнату, этот дом она знала хорошо. Главное было – слиться с пространством, сомкнуться с ним, стать его движущейся и невыделяемой частью.
И Алекс пошла.
Слушая живущий скрипами, шорохами, стуками дом, она вышла из комнаты, спустилась вниз, определив по кряхтению и стуку ножа, что мать всё-таки пошла на кухню. Она отворила дверь, стекая по ступенькам, по дорожке к воротам, выходя тем же путём, что бежала когда-то от себя и мира сразу.
Кладбище было недалеко, в полукилометре вверх по улице. Она не знала точную дорогу туда, но всё так же слышала и чувствовала. Она казалась себе тенью от опадающей листвы, гравием на дорожках, запахом бархатцев с соседней клумбы. Рябью на поверхности реальности.
Она точно ощущала, куда идти.
Через много порывов ветра, топота детских ног и брызг с распылителей газонов она добралась – до самого страшного места.
Алекс открыла глаза. Она стояла перед могилой отца.
Она не дрогнула, когда с её пальцев, платья, волос потекла чёрная вязкая жидкость, закапала, полилась ручейками вниз. Она не дрогнула, когда её всю потянуло этим сплошным потоком вниз, к земле, к смерти. Она не дрогнула, когда к ней потянулись со всех сторон, со всех могил грязные, рваные, колючие, исходящие на сожжённый прах, на гниль, на червей и белёсую труху плети.
Она не раскрыла рта даже в немом крике, когда её дрожащие руки вырывали чёрные струи из тела, выдирали с ошмётками мяса и кровью, пока не вырвали всё, не уложили в могильную топь.
Она посмотрела вокруг и бледно улыбнулась. А потом стала, не сходя с места, сворачивать плети, выращивая могильные плиты, там, где их не было, делая новые там, где были, пропалывая землю и сажая цветы. Плети пачкали, жалили, кололи и травили, но она не обращала внимания, она улыбалась.

*

- Всё, готово. Ну, как тебе?
Алекс открыла глаза и захмыкала.
- Обычно парни так говорят, когда дарят девушке что-то драгоценное из украшений, - поддразнила она. – А не чуднУю экспериментальную технику.
- Как посмотреть – может быть, это ”украшение” будет тебе более всего к лицу, детка, - парировал Джек. – Ну так что ты видишь?
Алекс дёрнула бровями вверх, осматривая ресторанный зал.
- Пока ничего, - она нахмурилась, приглядываясь. – Хотя нет, постой… Вон, у той пожилой женщины с большими бусами и у её чопорного супруга – как будто какие-то пятнышки… звёздочки в груди.
- Смотри внимательнее, детка, ничего не упускай! – Джек переводил горящий взгляд с неё на других посетителей и обратно.
Алекс послушно вгляделась, переводя глаза со столика на столик, с человека на человека, осматривая компании и отдельных людей.
- Нет… - потрясённо сказала она. И добавила, наполняясь уже восторгом, восхищением: - Нет, не пятнышки! Джек, это лучи, какие-то связи между людьми!
Наверное, это их чувства друг к другу, то, что их соединяет… Они везде, у каждого, - Алекс заулыбалась, всматриваясь. – Ой, и даже тянутся от людей вовне. Наверное, к другим людям и существам. А может быть, даже вещам, - она оглянулась на него вопросительно.
- Да, ты действительно видишь значительно больше меня… - удивлённо пробормотал Джек. – У меня получалось заметить что-то только у знакомых и то если они подходили близко, - задумчиво добавил он.
- Это красиво, потрясающе! Но, Джек… - Алекс поглядела на него смущённо. – Это же неприлично – так подглядывать за людьми и их настоящими чувствами.
- Нет-нет-нет! – замахал рукой Лондон. – Ничего подобного, детка. Представь, как это могло бы послужить на пользу различным службам, вроде ФБР и разведки, - шёпотом со значением сказал он. – Если то, что я изобрёл, поможет определять, какими чувствами человек связан с окружающими, это же поможет вычислять кого угодно!.. Маньяков, террористов, педофилов, потенциальных убийц… Это будет нужная и правильная штука, - улыбнулся он.
Алекс помолчала, размышляя, по привычке чуть поджав губы. Конечно, мир не идеален и всегда будет не идеален. Но это может и правда сделать его лучше, хоть немного добрее…
- Только обещай мне, Джек, что ты не отдашь эту вещь в неправильные руки, - вздохнула Алекс.
Он улыбнулся победно, кивая.
- Не сомневайся во мне, детка.
Алекс посмотрела на него внимательно, потом чуть улыбнулась и кивнула в ответ.
На следующий день, порывшись в сумочке, ровно перед самым занятием, она обнаружила, что забыла телефон в машине Джека – который говорил, что уедет до ночи на какую-то конференцию с банкетом. А на самом занятии Алекс увидела, как от самого непоседливого и мешающего на семинарах студента к ней тянется, переплетаясь вокруг себя, клочковатая жёлтая нить…

*

Она шла и строила мир.
Выращивала заново траву, цветы и деревья, проводила реки и ручьи, выплёскивала лужи, создавала небо и солнце. Она укладывала дороги, строила заборы, дома, кварталы. Мастерила животных, насекомых, птиц. Мастерила встречных людей.
Она возвращала себе осень.
Боль и страх терзали её, переполняли, давили и душили изнутри и снаружи, на самом стыке её с реальностью, по изнанке кожи, грозя порвать последнюю сдерживающую её оболочку. Но она не обращала внимания, не позволяла себе его обратить.
Наверное, её руки были в крови, наверное, у неё текли слёзы...
Она не знала.
Алекс снова вошла в дом. Дом, который её звал и ждал, от вида которого ей было больнее всего.
Она прошла в кухню, где всё ещё готовила мать, где теперь вертелся вернувшийся младший брат. Мать обернулась, заохала, пеняя на неё, что ушла так внезапно, брат поддразнил её, улыбаясь широко.
Она посмотрела на них, протянула к ним болящие, но твёрдые руки и взяла их потоки, такие разные и в чём-то схожие, к себе. Она погрузила в них пальцы, рассоединяя и сплетая снова, забирая частью себе, латая ими зияющее дырами тело, окутываясь в них.
Она слепила себя заново.

*

В другом мире

В двери звякнуло ключом, и Алекс, сидящая в гостиной за книгой, подняла глаза.
- Привет, детка! – Джек махнул рукой со связкой. – Фух, извини, смог вырваться только к сегодняшнему вечеру! Эти их затяжные переговоры меня замучили, - пожаловался он.
Алекс не ответила – она молча лепила его в своём новом мире.
- Как там дела с моим маленьким изобретением? – улыбнулся он, подходя ближе. – Ты продвинулась в этом деле?
- Я сняла ленту ещё вчера утром, когда не смогла до тебя дозвониться, - отозвалась Алекс, а затем придирчиво осмотрела его и с неприязнью стряхнула налипшую на него шелуху и неровные вялые обрывки нитей.
- Джек, давай больше не будет никаких "банкетов" с лаборантками или кто они там, - она подняла глаза, посмотрела на него снизу вверх - мягко, но уверенно. – Я хочу, чтобы ты ночевал по ночам – со мной, а не с кем-то.
Джек замер, поглядев на неё удивлённо, наклонив голову, будто примеряясь к ней как-то по-новому.
- Пожалуйста, - со значением и лёгкой улыбкой прибавила Алекс.
- Э... Хорошо, детка, как скажешь, - проговорил он и под конец улыбнулся широко: - Если я так нужен, я буду с тобой как и когда смогу.
- Конечно, нужен, - с теплотой кивнула Алекс. – Я твоя девушка – и хочу быть уверена в наших отношениях и их ценности. И не дам занимать своё место, так и знай, - она махнула в его сторону поднятым пальцем, с прежней шутливой улыбкой, но предупреждением во взгляде. И молча, с чувством подтверждения своей правоты, поглядела, как от Джека тронулась и потянулась к ней белая стрелка.
- В таком случае – решено! Трудно отказать такой красивой женщине, - Лондон, как ни в чём не бывало, будто не его только что поймали на горячем, сверкнул улыбкой, с галантной иронией целуя ей руку.
Алекс посмотрела на него с лёгким укором и качнула головой. Это же был Джек, всё верно… Но теперь ей было видно, что творится кругом, что творится с ним, и от всех этих связей зависела целостность её нового мира. И значит, она будет следить за ними, чтобы всё было в норме, чтобы всё было вне зеркал и иллюзий. Чтобы всё – было.
Она подхватила тоненькую прядку, идущую от его груди, обернула одним движением вокруг безымянного пальца правой руки. Чуть усмехнулась. А затем вплела её в окружающее, дорисовывая ею последний штрих.

@темы: Дюма, Альфа, Гамма, Джек

---

[doa.]

Название:Разбор полетов
Автор:Dit of Moon
Бета:Улиточка тротуарная
Фандом: соционика
Пейринг: Жук/Есь, мимопроходили Нап/Баль
Жанр:романтика,слэш, флафф
Рейтинг: G, может чуть выше
Краткое содержание: За три года знакомства с Жуковым, из которых они живут вместе всего год, Есенин успел перестать удивляться многому.
Статус:закончено
Размер:мини
От автора: Все совершеннолетние


За три года знакомства с Жуковым, из которых они живут вместе всего год, Есенин успел перестать удивляться многому. Например, следам крови на одежде, постоянно сбитым костяшкам, внезапным сюрпризам и многому другому. Не сказать, что он совсем перестал удивляться, но, по крайней мере, впечатлительности поубавилось.
Но все равно, когда в десять вечера в квартиру заваливается Жук, у которого на плече буквально болтается окровавленный Наполеон, еле переставляющий ноги, то челюсть все же стукается об пол, а глаза становятся размером с блюдца.
Жуков дотаскивает его до дивана в зале, сваливает это полубессознательное тело на него, и уходит, напоследок сказав:
- Ну пугайся, Есь, обработай ему рожу, я сейчас вернусь. - И хлопает дверью. А Есенин хлопает ресницами. И продолжает стоять на месте, пока его из ступора не выводит сдержанный стон Политика. Он бросается на кухню за аптечкой.
- Что случилось?! - Взволнованно спрашивает Лирик, пытаясь понять, что именно нужно обрабатывать, а где просто кровь натекла.
- Да херня! Как вообще так-то? Давай бегом, приводи меня в порядок, мне надо вернуться!
- Ты обалдел? Куда тебе возвращаться, ты ходить не можешь!
- А ты не решай за меня, сказал - могу, значит, могу. - И дернулся подняться.
Нет, не может, подумал Есенин, наблюдая за жалкими попытками, и, когда Нап более-менее угомонился, то принялся осматривать его лицо. Бровь рассечена достаточно сильно, возможно, нужно будет зашивать, но с этим к врачам. Лирик мог только стереть кровь с лица мокрым полотенцем,
заметив при этом большой синяк на скуле и глубокую царапину возле носа, каким-то чудом не задевшую глаз.
- Голова болит? - Спрашивает он и, когда получает в ответ "У меня ничего не болит! Не надо меня лечить ", выдыхает и принимается ощупывать голову. И сразу натыкается на весьма ощутимую шишку.
Быстро обработав раны на лице, Лирик заклеил их пластырем, заставил Наполеона выпить обезболивающего и выдохнул.
- Где ты этому научился?
- Я живу с Жуковым. А жить с ним и не уметь оказывать первую помощь невозможно. Объясни мне, что случилось! Куда он ушел?
- Надеюсь, обратно, навешивать этим мудакам то, что им причиталось!
- К-куда? Один?
- Да не паникуй ты! Сейчас я тоже пойду!
- Но его уже давно нет... - Мысль будто внезапно ожила в голове, превращаясь в живые картинки того, что могло сейчас происходить с Жуковым, и Есенин сорвался с места, накинув на себя по дороге то, что висело на спинке стула, выбежал в подъезд.
Там стояла оглушительная тишина. Ехать на лифте было слишком долго, поэтому Лирик бегом спустился по лестнице, то и дело теряя тапки, в которых, собственно, и ушел, но сейчас это волновало его в последнюю очередь.
Где может находиться Жуков? Надо было спросить у Напа, но уже поздно, телефон остался дома.
Лирик тяжело дышал, судорожно оглядываясь по сторонам и пытаясь придумать, что делать. Жукова могли уже убить, если он там один, и мало ли...
- Ты придурок что ли?! - Родной голос прервал ход мыслей Есенина. - Какого хрена ты на улице?!
- Ж-жуков... - На выдохе произнес Лирик, судорожно осматривая тело дуала на предмет повреждений, но было темно, чтобы толком что-то разобрать.
- Тебе плохо, что ли? На улице холод собачий, а ты в тапках, да еще и рубашку мою зачем-то одел, ты чего?
- С тобой все хорошо? - Не слушая дуала, спросил Есенин.
- Нормально все, а что? С чего что-то должно быть не в порядке-то?
- Нап сказал, что ты пошел кому-то там навешивать, и, мол, они его так отделали, а ты один, и...
- Ты за меня, что ли, переживал?! Меня пошел искать?!
- Да!
- Что "да"? Больной ты! - Совсем другим тоном заговорил Жуков, разворачивая Есенина обратно в сторону подъезда. - Побежал куда-то ночью, почти голый, в холод искать меня! Испугался, дурак! Наполеон, скотина, получит еще за то, что панику поднял!
- Панику? - Хрипло спросил Есь уже в подъезде.
- Конечно, поганец, а! Ввязался в драку, я давай разнимать, а там мужики-то нормальные, главное, даже морду ему толком не набили, так, стукнули для профилактики. Ну я забрал его, как раз недалеко был, да пошел обратно к мужикам ситуацию прояснить. Да так прояснил, что они меня пивом угостили. Хорошие мужики!
- Поэтому тебя не было?
- Да... Твою мать, у тебя губы синие! Марш в душ, быстро!
- А ты?
- О, я бы составил тебе компанию, но мне нужно этого придурка сдать Бальзаку. Я ему звонил уже.
- Жук...
- Чего?
Есенин в ответ покачал головой в отрицательном жесте, сморгнул слезы и на пару секунд прижался к сильному телу.
- Я думал, с тобой что-то случилось... - Судорожно зашептал он.
Маршал улыбнулся, прижал Лирика к себе сильнее и поцеловал в макушку.
- Что со мной может случиться? Тебе не надо за меня переживать, я всегда знаю, что делаю.
- Я знаю.
- Зато мне вот за тебя переживать придется. Кто-то со своим здоровьем выперся на холод в одних тапках.
- Все хорошо...
- Да конечно. Горе ты луковое, иди в душ, согревайся. Мне задержать Баля, чтобы ты с ним увиделся?
- Нет, не надо.
Оноре явился вскоре, хмуро посмотрел на побитого дуала, устало выдохнул, очень тихо поблагодарил Жукова и вызвал такси.
- Ты придурок.
- Я? Да сам ты придурок, чего пришел, я сам могу дойти до дома!
- Идиот.
- Баль! Прекращай! Я и так пострадавший
- Мало, видимо.
- Баль!
Жуков, наблюдая за этим зрелищем, широко улыбался, облокотившись на дверной косяк.
Перед уходом Баль еще раз поблагодарил его, Нап что-то проорал, но Жуков не слушал. Он в предвкушении направился в ванную и... обнаружил там мирно спящего Есенина, прижавшегося к стене душевой. Видимо, после напряжения пришло расслабление. И Есь не стал сопротивляться, наоборот, сел на пол кабины и прикрыл глаза на минуточку...
Маршал выключил воду, завернул спящего дуала в полотенце и отнес в спальню, уже предвкушая смущение Есенина, когда тот проснется утром совершенно голый... Хотя этот хитрец может проснуться ночью и одеть на себя что-нибудь. Нееет... Так будет неинтересно.
Вопреки предположению, Есенин спал крепко до самого утра. А когда проснулся, действительно очень смущался... первые пять минут.

@темы: Гамма, Жуков, Наполеон, Бета, Есенин

---

ДЛЯ АНОНА С ФБ-ИНСАЙДА, КОТОРЫЙ ХОТЕЛ ПЕЙРИНГ ЖУКОВ/МАКСИМ!

[sillvercat]

Название: «Небо надо мной»
Автор:  sillvercat
Бета (и гамма)):  Эллаирэ
Пейринг/Персонажи: male!Жуков/fem!Максим Горький
Рейтинг: R
Размер: миди
Категория: гет
Жанр: романс, ангст
Краткое содержание: Преуспевающая деловая женщина-юрист, сделавшая прекрасную карьеру, вспоминает в своём Интернет-дневнике события 40-летней давности и свою первую любовь к совершенно непутёвому парню – индейцу племени Лакота, которого она оставила ради того, чтобы преуспеть в жизни.
Предупреждение: POV Максим Горький; смерть персонажа
От автора: Это третья часть трилогии.
Первая часть: sillvercat.diary.ru/p182046261.htm
Вторая часть: sillvercat.diary.ru/p182046835.htm
Читать можно по отдельности, три части не связаны сюжетом, а только общими героями.
Спасибо анону с ФБ-Инсайда.


***
Эти строки появляются здесь исключительно «благодаря» тому, что я вдрызг пьяна и в скором времени провалюсь в сон, предварительно стерев отсюда ненужные подробности своей давно прошедшей жизни. Давно прошедшей – не эвфемизм, а констатация факта. Да, сейчас я могу признать, что по-настоящему жила только тогда, ровно сорок лет назад.
Я привыкла быть точной в формулировках, деталях и выводах, что обусловлено тридцатью двумя годами юридической практики.
Поэтому ещё раз уточню, что всеми появляющимися на мониторе моего «Мака» подробностями обязана исключительно неразбавленному виски «Скоттиш Принс», исправно поступающему в мою кровь последние три часа. Его там сейчас никак не меньше двух процентов.
Сорок, тридцать два, тройка, двойка.
Мне следовало бы стать математиком, а не юристом, распоряжаться цифрами, а не людьми.
Но я всегда стремилась стать именно юристом. Прокурором.
Крючкотвором, определяющим чужие судьбы так, как этого требует закон.
И я преуспела на этом традиционно мужском поприще, хотя мне не суждено было родиться мужчиной, о чём всегда сожалел мой отец, который однажды с явственной горечью бросил матери: «Ты не сумела родить мне сына». А та заплакала. Она всегда плакала легко.
В отличие от меня.
Даже сейчас, прочитав в Сети сугубо интимные излияния двух глупышек, Рут и Вайноны, – жены и сестры Стива, я могу с удовлетворением констатировать, что глаза мои даже не увлажнились. А «Скоттиш Принс»… что ж, хотя обе эти женщины считают меня ледяной королевой, богатенькой стервой и «сучкой беложопой», – и я признаю за ними право выражать своё частное мнение в своих частных блогах, – я вовсе не из-за этого подошла к бару и достала оттуда бутылку с виски.
Из-за одной-единственной фразы на первой же странице дневника Вайноны Смоллхок:
«Ох, если б вы могли хоть раз увидеть, как шагал по грёбаной белой школе мой брат – плавной хозяйской поступью вышедшей на охоту пумы…»
Я видела его тогда и вижу сейчас.

***
Той осенью мне минуло семнадцать, а всё лето я проработала секретарём в юридической конторе старого друга моего отца, мистера Уэсли Райта, в Миннеаполисе, и в Оглалу вернулась перед самым началом занятий в школе.
– Ты ещё больше расцвела, Скай, – одобрительно сказала, встретив меня в вестибюле школы, пожилая преподавательница латинского, миз Уорнингтон, повторив слова моей матери, которая, впрочем, произнесла их с грустью, как мне показалось. А вот взгляды девчонок и парней наших старших классов можно было практически безошибочно распределить на завистливые либо голодные. Неудивительно.
Собственная красота давно была мне привычна, я не замечала её. Всё та же Вайнона Смоллхок написала: «Скай была высокой, длинноногой, белокурой, голубоглазой и надменной». Именно так. Самой Вайноне наверняка нравилось повышенное внимание окружающих к своей персоне. Не скрою, и мне это льстило. Но больше раздражало. Особенно повышенное внимание всех переростков Оглальской средней школы. Гормональная буря захлёстывала им мозги. Если человек не в состоянии контролировать собственное тело, чем он отличается от животного? Да ничем.
Стив Токей Сапа, Чёрный Камень, был настоящим диким зверем – вот что подумала я, впервые столкнувшись с ним в школьном коридоре. Я очень давно не видела его, хотя слышала о нём много – а кто бы в Оглале о нём не слышал? – и теперь рассматривала открыто, в упор, как и он меня. И я так остро ощутила тогда его силу, его уверенность в своём праве на эту силу и исходившую от него угрозу… Это коробило и завораживало одновременно – настолько, что я никак не могла отвести взгляд от его хмурого лица.
– Вы чего, прорасти здесь решили, что ли? – жизнерадостно проорал Джереми Литтл, дружок Стива, не успев, впрочем, увернуться от его оплеухи, а вокруг загомонили и заржали.
А я, не торопясь, пошла туда, куда и направлялась – в школьную канцелярию, на практику по делопроизводству, стараясь не думать об этой нелепой мизансцене в коридоре.
Стив Токей Сапа являл собой вопиющий контраст с моим миром, в котором ему не должно было быть места даже на несколько минут.
Тем не менее, в канцелярии я внимательно просмотрела его личное дело. Он был из племени Лакота, его родители погибли, и в возрасте восьми лет он остался на попечении дальних родственников – Джозефа и Джемаймы Смоллхоков. Его прошлогодние баллы были высокими только по математике и физике, а перечень спортивных достижений являлся лишь немногим длиннее списка его дисциплинарных взысканий за разнообразные правонарушения. Мне стало ясно, почему директор и преподаватели закрывали глаза на то, что он всё реже и реже посещал школу, – в выпускном-то классе! – но такое попустительство являлось в корне неверным. Никакие его «подвиги» на родео или достижения в баскетболе не могли компенсировать того, что он фактически был прирождённым смутьяном и нарушителем порядка.
С точки зрения закона, его давно следовало посадить – как минимум, в исправительное учреждение штата для подростков.
Я даже сказала это вслух – вполголоса, возвращая в нужную ячейку шкафа жёлтую картонную папку с его досье.
И на секунду замерла, снова как наяву увидев перед собой его мощную фигуру в небрежно накинутой куртке и линялых джинсах, насмешливый, с прищуром, взгляд тёмных, как уголь, глаз под копной встрёпанных иссиня-чёрных волос. И его точные молниеносные движения огромной опасной кошки.
Я передёрнула плечами и снова уселась за свой стол.
Действительно, Стив Токей Сапа не стоил того, чтоб думать о нём дольше пяти минут.

***
В субботу вечером отец куда-то ездил и вернулся поздно, а в воскресенье за завтраком как бы между прочим объявил:
– Я купил новую кобылку. – И после паузы добавил, с лёгкой улыбкой глядя на меня: – Специально для тебя, Скай. К твоему дню рождения.
– Это очень мило с твоей стороны, – сдержанно отозвалась я и тут же засмеялась разочарованию, забавно проступившему на его всегда спокойном лице. Потом встала и чмокнула отца в щёку. – Спасибо, па! Я уж думала, будто ты забыл, что я хотела получить именно новую лошадь.
Отец коротко и смущённо улыбнулся:
– Я всегда помню о твоих желаниях, Скай. И о своих обещаниях.
– Ты балуешь её – укоризненно покачала головой мать, подливая ему кофе.
Отец только плечами пожал:
– Желания Скай всегда адекватны моим возможностям, дорогая.
Это была чистая правда, и я опять благодарно улыбнулась ему, спросив:
– Она на выгоне? Моя новая лошадь?
– На выгоне, но она ещё не объезжена. Стив ею занимается.
Я очень аккуратно поставила чашку на блюдце, не сказав ни слова. Зато мать испуганно охнула:
– Стив? Он же замучит несчастное животное!
– Ты купил эту лошадь у Смоллхоков? – я встала, чтобы собрать со стола посуду. – Оставь, мама, я сама.
– У них лучшие жеребята в округе, это все знают. – Отец тоже поднялся. – И Стив умеет с ними управляться. Я хочу, чтобы лошадь с самого начала была послушной, без выкрутасов, только и всего. Ведь она предназначена для Скай.
– Пойду взгляну на неё, – обронила я, тщательно вытирая руки полотенцем.
Пойду взгляну, что там делает с моей лошадью этот дикарь.
Стив Токей Сапа, прославившийся тем, что может укротить любого, самого строптивого мустанга.

***
А Стив ничего не делал. Просто стоял, задумчиво опершись на изгородь, и внимательно рассматривал чудесную вороную кобылку, нервно кружившую по загону.
Я на миг задержала дыхание, когда взгляд этих непроницаемых глаз устремился прямо на меня.
– Хай, – спокойно сказала я.
– Хай, – помедлив, отозвался он.
Я встала рядом с ним и тоже облокотилась на изгородь. Свежий ветер трепал нам волосы, в воздухе уже явственно пахло осенью – палой листвой и дымом.
– Как её зовут? – спросила я, кивая в сторону кобылки, которая как раз замерла напротив нас, прядая ушами.
Стив опять помедлил, прежде чем ответить, и опять пристально взглянул на меня из-под ресниц:
– Я её назвал Ханхени.
– Что это означает?
Я задала этот вопрос не только из вежливости, мне и вправду было любопытно.
– Тьма, – коротко отозвался он. И добавил, криво усмехнувшись: – Это неважно. Она ещё не откликается, и ты можешь дать ей любое другое имя. Не дикарскую кличку.
– Мне нравится это, – твёрдо сказала я, и он лениво изогнул бровь:
– Кличка Лакота?
– Ей подходит – тут её родина, – отрезала я и, не удержавшись, добавила: – Я тоже родилась и выросла здесь, между прочим.
– Но жить здесь ты не будешь, – уверенно заметил Стив, уже не глядя на меня.
Я хотела сообщить, что его это не касается, что прозвучало бы глупо и грубо, поэтому я промолчала.
– Уоштело. Хорошо, – вздохнул он и вдруг мгновенным движением перемахнул через изгородь.
Лошадь отпрянула, как впрочем, и я, и он рассмеялся. И негромко промолвил, даже не поворачиваясь ко мне:
– Если ты пришла поглазеть, как я стану её ломать, то можешь уходить – этого не будет. Я хочу, чтоб она сдалась мне сама. Чтоб осталась несломленной. На это требуется терпение и время, но я умею ждать.
Я слегка опешила:
– Как это?
– Я буду ей петь, – так же непонятно отозвался Стив, озорно глянув на меня.
И в самом деле запел.
Я помню всё так чётко, будто это происходило вчера, а не сорок лет назад: солнечный луч, пробившись сквозь лиловые тучи, скользит по его сосредоточенному лицу, правая его рука протянута к застывшей на месте кобыле, и песня… песня…
Я не могла проанализировать то, что я вижу, слышу и чувствую. У меня вдруг задрожали руки – так сильно я вцепилась в изгородь.
«Я хочу, чтоб она сдалась мне сама».
Я поспешила прочь от выгона, а эта песня догоняла меня. Летела следом.
Стив провёл там весь день. Я больше не ходила на выгон, но отец наведывался туда регулярно и, возвращаясь, только задумчиво посвистывал, а я различала в этом свисте всё ту же завораживающую мелодию.
Когда мы уселись ужинать, мать не выдержала:
– Он что, всю ночь собирается там провести?! Что за дикость!
– Ты же сама возмущалась тем, что он изуродует бедное животное, – проронила я. – Он и не уродует.
Отец утвердительно кивнул:
– Вот именно. Ты, как всегда, не совсем логична, дорогая.
– Тогда вынеси ему поесть, Скай, – вздохнула мать, поворачиваясь к плите.
Когда я подошла к выгону, неся термос с супом и плетёную корзинку с хлебом, уже начинало темнеть. Стив неподвижно стоял почти рядом с кобылкой, которая тоже застыла, опустив голову. При виде меня она вздрогнула, фыркнула и прянула в сторону, а Стив медленно отступил к изгороди и сердито бросил мне:
– Не шляйся тут! Мешаешь же. Ещё нескоро.
– А когда же? – удивилась я.
Он повёл плечом:
– Может быть, завтра к вечеру.
Завтра к вечеру? Он что, с ума сошёл?
– Ты хоть поешь! – Я осеклась, проговорив это.
Мне не было до него никакого дела. Не должно было быть.
Стив отрицательно мотнул головой:
– Хийа. Нет. Мы с ней должны быть на одной волне. Унеси всё это, хотя… хлеб оставь. Она подойдёт.
– А если она через неделю подойдёт? – проворчала я, и он усмехнулся:
– Значит, я буду ждать неделю.
Я вспомнила, что про него рассказывали в школе два года назад, и едва удержалась от того, чтобы не поёжиться.
Он провёл тогда несколько дней без воды и пищи в своих Чёрных Холмах… а потом ещё этот Танец Солнца – фактически пытка, когда мальчишка висит на столбе с ремнями, продетыми через грудные мышцы, чтобы получить право стать «воином». Какая всё-таки дикость! Двадцатый век на дворе…
Я подхватила с земли термос. Пусть поступает, как знает.
И отправляясь наутро в школу, даже не заглянула на выгон. Хотя сейчас могу признать, что ночью почти не спала.
«Я хочу, чтоб она сдалась мне сама».

***
– У него получилось, – сдержанно сообщил мне отец, поворачивая свой «кадиллак» с автостоянки у нашей школы.
Я ничего не ответила, только вопросительно подняла брови, хотя сердце у меня бешено заколотилось, и я медленно разжала пальцы, стиснувшие ручку школьной сумки.
– Он ждёт тебя, чтобы передать, так сказать, руль. То есть поводья, – мимолётно улыбнулся отец. – Вообще это производит впечатление. Зная его… нрав, я не ожидал от него такого терпения. Хотя… он ведь индеец.
– Коренной американец, – машинально поправила я.
Уже тогда этот термин начал внедряться в юридический обиход.
– Высади меня у загона, – прибавила я.
– А как же обед? – теперь отец вопросительно поднял брови.
Стив Токей Сапа, объезжая мою лошадь, ничего не ел со вчерашнего утра, и я вполне могла потерпеть… но, подумав, я согласилась.
Не стоило нарушать установленный порядок.
Я пошла на выгон, только поев и переодевшись в джинсы и тёмную футболку.
Стив действительно гонял Ханхени по кругу то рысью, то галопом. Завидев меня, он подскакал к изгороди и искренне улыбнулся. Его обычно хмурое, чеканное лицо стало совсем мальчишеским. А я поняла, что тоже невольно улыбаюсь в ответ.
– Это круто, – заметила я, и он молча кивнул, спрыгивая на землю. И так же кивком указал мне на кобылу, которая попятилась, хватая ноздрями воздух. Стив удержал её за недоуздок и протянул мне руку.
– Я сама, – возразила я, взбираясь на изгородь, и достала из кармана кусок сахара, который припасла для Ханхени. И поразилась радости, вспыхнувшей в груди от одобрительного взгляда Стива.
Ханхени, тихо заржав, приняла от меня сахар и позволила вскочить в седло. Делая круг за кругом по выгону, я ощущала какое-то пьянящее возбуждение, стараясь не задумываться о его источнике. Но, подскакав, наконец к Стиву, который стоял, опершись на ограду, вновь не удержалась от радостной улыбки.
– Она замечательная! Спасибо! Как это будет… – я запнулась, – на вашем языке?
– На языке Лакота? – Он насмешливо скривил губы. – Пила майа. Зачем тебе это знать? Хочешь сделать мне приятное? Так мне это похрен, а сделать мне приятное ты можешь другим способом, Скай Адамс.
Тёмные глаза его откровенно смеялись.
Вот теперь он вёл себя именно так, как я и ожидала с самого начала.
– Пила майа, – спокойно проговорила я, не отводя взгляда. – Ты пообедаешь у нас?
Я не сомневалась, что мать придёт в ужас при виде такого гостя, но не пригласить его было неучтиво.
– Хийа, – помедлив, обронил Стив. – Ни к чему. Я разделил хлеб с нею, – он указал на Ханхени. – И мне сейчас нужно заняться другими лошадьми деда.
– Но ты же ещё не отдыхал! – невольно ахнула я, а он расхохотался:
– Я бы отдохнул с тобой, Скай Адамс.
Я в этом не сомневалась, но предпочла не услышать.
– Вот что, – продолжал он уже серьёзно, взяв кобылу под уздцы и внимательно глядя на меня снизу вверх, – ты когда-нибудь пробовала ездить без седла?
– Но это же глупо, если есть седло, – подумав, возразила я.
Стив нетерпеливо сдвинул брови:
– В седле ты не чувствуешь лошади, не чувствуешь, что она хочет, как она двигается, что намеревается сделать. Это всё равно, что… танцевать в седле.
Я не выдержала и прыснула, и он тоже рассмеялся. И добавил:
– Нужно чувствовать как следует… телом к телу.
И прищурился.
А я хладнокровно заметила:
– Если рассуждать логически, в таком случае верхом надо ездить, исключительно раздевшись донага.
– Именно, – так же невозмутимо подтвердил он. – Лакота скакали верхом в набедренных повязках.
– Сотрёшь ноги с внутренней стороны, – раздумчиво проговорила я.
Он что, намеревался меня смутить?
– Леггинсы, – фыркнул Стив. – Потник. Попона. Да что угодно, только не седло. Но надо иметь сильные колени и руки. Если хочешь, я заеду завтра за тобой и поучу тебя.
– Школа? – напомнила я, и он скорчил унылую гримасу, вызвав у меня новый смешок.
– Совсем забыл про эту тягомотину. Уоштело, после дурацких уроков. И зацени, я не буду требовать, чтоб ты была в набедренной повязке. Я даже сам её не надену.
– Заценила, – сквозь смех откликнулась я. – Хорошо, приезжай.
– Увидимся, – бросил он, легко перемахивая через изгородь. – Аке уанчин ктело.
«До свидания».
Оказывается, я помню эти слова.
Оказывается, я всё помню.

***
На другой день я сообщила матери, что собираюсь прокатиться на новой лошади, и решительно направилась в конюшню. Стив, верхом на своём громадном, как грузовик, коне, уже ждал меня у выгона.
В прерии мы спешились. Стив расседлал Ханхени и деловито затянул у неё под грудью толстую верёвку. Жеребец тем временем тянул к моей лошадке свою огромную голову и громко всхрапывал.
– Отвали, чувак, – буркнул Стив, крепко огрев его кулаком промеж ушей. – Озаботился, подумаешь. Ты тут не один… озабоченный.
Я вновь предпочла этого не услышать, – тем более, что он не ко мне обращался, – и не увидеть его откровенной ухмылки.
Хотя сердце у меня колотилось, и я чувствовала себя так, будто стояла на арене перед выпущенным из клетки тигром.
Я не боялась его. Он не был идиотом, а наброситься на меня без моего согласия было полным идиотизмом. Но я понимала, что он будет добиваться этого согласия. Любой ценой.
«Я хочу, чтоб она сдалась мне сама».
Но я не была кобылой, и мне были безразличны желания Стива Токей Сапа.
Ну или почти безразличны.
Он подставил мне плечо, но я и без его помощи подтянулась, уцепившись за верёвку, и взобралась на спину Ханхени. Хмыкнув, Стив слегка хлопнул лошадь по крупу, и та рванулась вперёд.
Да, это было совершенно другое ощущение. Подо мной перекатывались мощные мускулы животного. Я судорожно цеплялась одной рукой за недоуздок, другой – за гриву, а коленями крепко сжимала бока Ханхени, боясь, что вот-вот сорвусь… но чувства, которые я испытывала, были воистину неописуемы. Мне хотелось кричать от восторга, когда Ханхени прянула вперёд ещё быстрее. Я оглянулась – Стив на своём жеребце настигал нас, но не так быстро, как, должно быть, намеревался. Наверняка он не ожидал, что я так быстро сориентируюсь и настроюсь на движения кобылы.
Прерия летела нам под копыта. Мы летели. Мы с Ханхени были – одно!
Я ещё сильнее сжала коленями её бока и наконец разразилась ликующим кличем, услышав, как захохотал позади нас Стив.
И тут всё кончилось самым плачевным образом.
Ханхени споткнулась на всём скаку, и я перелетела через её голову, грохнувшись наземь с такой силой, что потемнело в глазах. Мир вокруг закружился, в ушах раздался оглушительный звон.
Крепкая рука схватила меня за плечо, и я потрясла головой, оцепенело уставившись в тревожное лицо Стива.
– Хан… хени? – с трудом выдавила я.
– Вон хромает, – угрюмо проронил он, продолжая держать меня за плечи. – Хрен с ней. Ты как?
Сердце у меня оборвалось.
– Хромает?
– Попала копытом в кротовью нору, – подтвердил он устало. – Бывает.
– Она не сломала ногу? – выдохнула я, пытаясь подняться, и тут мою собственную правую ногу пронзила такая боль – от щиколотки до самого паха, что я зашипела сквозь зубы.
Стив решительно подхватил меня под мышки и усадил:
– Если сломала, значит, придётся её пристрелить. Говорю же – бывает. Что у тебя с ногой?
– Меня тоже придётся пристрелить? – прохрипела я, настороженно наблюдая, как он задирает штанину моих джинсов, расстёгивает сандалию и уверенно ощупывает распухающую на глазах щиколотку. Пальцы у него были тёплые и сильные.
От боли меня прошиб холодный пот, и я закусила изнутри щёку, чтоб не вскрикнуть.
– Ты-то ничего не сломала, – хмыкнул он. – Вывихнула только. С кобылой тоже всё в порядке – если б что, нога бы на весу болталась, а она на неё наступает. В больницу поедем? А то я сам могу вправить.
– Нет уж, спасибо, – буркнула я. Тёмные его глаза были совсем близко, в паре дюймов от моих, и насмешливо блестели. – Пускай в больнице вправят. И на этом твоём… чудовище я не поеду. Проголосуй на шоссе, пожалуйста.
Он ухмыльнулся, но встал:
– Уоштело! А знаешь… тебе не повезло, Скай Адамс, что так всё вышло. Я тебя сегодня завалить собирался.
– Ты хочешь сказать, повезло? – после паузы уточнила я. А Стив Токей Сапа запрокинул голову и расхохотался.

***
В больнице меня накачали болеутоляющими, вправили ногу и позвонили отцу. Когда тот приехал, мне даже не пришлось оправдываться, ибо он с порога заявил, что, мол, Стив признал свою вину в случившемся – возможно, если б на лошади было седло, я бы не упала.
– Бессмысленно перебирать варианты того, что могло бы случиться, – поморщилась я и успокаивающе похлопала отца по руке. – Всё в порядке, па. Док Мерридью обещал, что завтра уже отпустит меня домой. Во всём виноват крот, не там выкопавший свою злосчастную нору, только и всего.
Отец натянуто улыбнулся, но глаза его остались тревожными.
– Меня не только это волнует, хотя, конечно, ничто не может быть важней твоего здоровья, Скай, – нехотя проронил он. – Мне не нравится, что ты отправилась кататься верхом вдвоём со Стивом Токей Сапа.
В палате повисла напряжённая тишина.
– Ты думаешь, что он способен на что-то дурное по отношению ко мне? – тихо спросила я.
Отец разглядывал принесённый им букет цветов так усердно, будто видел его впервые. Хотя, возможно, так оно и было – он никогда не замечал таких мелочей, как купленный им же самим букет – завёрнут красиво, и ладно.
– Нет. Хотя я всегда беспокоюсь о тебе, как положено отцу. Но, Скай… на моей памяти ты никогда и никому не отвечала согласием на подобные приглашения.
– Он объездил мою лошадь, – запальчиво начала я и осеклась. К чему было увиливать от прямого ответа? – Ты боишься, что я… не устою перед ним, как другие?
– Да, – лаконично отозвался отец.
Я откинулась на полушку и прикрыла глаза. Нога опять запульсировала острой болью.
– Скай… прости. – Отец поднялся со стула и на мгновение коснулся рукой моей щеки. – Я перенервничал и говорю ерунду. Прости.
– Спасибо, папа, что беспокоишься обо мне, – проговорила я и снова приподнялась, – но вот насчёт Стива ты можешь не волноваться. Ты же знаешь, что моя жизнь давно распланирована, и подобным… неожиданностям в ней места нет.
– Хорошо, – помедлив, произнёс отец. – Не будем больше об этом говорить. Кстати, лошадь в полном порядке. Её… – он кашлянул, – пригнали домой. И ещё я тебе книгу принёс. Лежала у тебя на столике. Может быть, ты захочешь её почитать?
– Спасибо.
Это был роман Кизи «Пролетая над гнездом кукушки». Вообще-то я прочитала его ещё пару лет назад, но сейчас он был мне нужен для написания эссе по литературе.
Стараясь хоть ненадолго отвлечься от ненужных мыслей и от боли в ноге, я открыла книгу на своей закладке и попыталась погрузиться в чтение.
Не тут-то было.
– Миз Адамс, извините, к вам… э-э-э… – медсестра просунула в палату голову в накрахмаленной шапочке, но удивиться я не успела. Отстранив медсестру, на порог шагнул Стив Токей Сапа. Он преспокойно захлопнул дверь перед самым носом ошеломлённой сестры и прислонился к косяку.
– Ничего так смотришься, детка. – Взгляд его был, как обычно, пристальным и насмешливым.
Опомнившись, я вздохнула и отложила книгу.
– Ханхени в порядке, – продолжал Стив. – А ты?
– Завтра выпишут. А тебя что, замучили угрызения совести? – съязвила я, машинально поправляя волосы и повыше натягивая одеяло.
– Нет, хотел полюбоваться на тебя в больничной распашонке, – немедля откликнулся Стив.
Наглец. Но я и не ожидала от него ничего другого и проронила равнодушно:
– Полюбовался? Ступай.
Он невозмутимо прошествовал через палату и устроился в углу моей кровати, облокотившись на спинку и вытянув длинные ноги чуть ли не на середину комнаты.
– Уйду, когда захочу. А ты охрану вызови, – вкрадчиво предложил он, – медсестру эту толстую, пижона в униформе, который на входе сидит, и дока Как-то-там-дью. Он меня когда-то штопал, нудный старикан.
– Его фамилия – Мерридью, – холодно поправила я и прикусила губу, чтобы удержать улыбку, до того живо представилась мне такая картина – все вышеперечисленные личности пытаются вытащить Стива из моей палаты.
Стив склонил голову к плечу, продолжая с любопытством рассматривать меня, и вдруг серьёзно проговорил:
– Слушай, ну какого хрена? Тебе же хочется посмеяться над тем, что я сказал. Ведь хочется же! Так почему ты сдерживаешься? – И добавил, сверкнув глазами: – Ты, когда кончаешь, так же губу закусываешь или всё-таки кричишь?
Я уставилась на него, забыв закрыть рот, а потом произнесла очень медленно и спокойно:
– Я могу закричать хоть сейчас. И очень громко. Если ты так жаждешь это услышать.
Стив хмыкнул и на мгновение опустил голову:
– Обиделась, что ли? Брось. – Он опять покосился на меня. – Я уже слышал, что ты умеешь кричать, как надо. Когда ты подгоняла Ханхени.
– Когда я так красиво полетела, – припомнила я.
Стив фыркнул:
– Ага, как птица. Анункасан! Орёл то есть.
И мы внезапно улыбнулись друг другу, а потом он добавил:
– Женщине не обязательно всё время сдерживаться. Вот мужик – тот должен всегда контролировать себя.
А я неожиданно сказала:
– Я бы хотела родиться парнем. Мужчина сам всё решает и ни от кого не зависит.
– Не скажи… – протянул Стив задумчиво. – Мужиком рулит его хуй.
– Но зато это его собственный… – я всё-таки запнулась, – его собственный член, а не чей-то.
Стив пожал плечами и поднялся, засунув руки в карманы:
– И ещё надо отвечать за других. За тех, кто слабее тебя.
– Как ты за Вайнону? – не удержалась я.
О том, как безжалостно он муштровал Вайнону Смоллхок, и о том, как изувечил Майка Уайткроу за то, что тот переспал с Вай, знали все старшеклассники нашей средней школы.
– Не хочу обсуждать свою сестру, – отрезал Стив, глянув на меня исподлобья. – Что это у тебя за книжка?
Он взял с тумбочки роман Кизи и повертел его в руках.
– Это очень известная книга, разве ты её не изучал на литературе? – Что за глупый вопрос… – Между прочим, она написана от лица индейца, – добавила я. – И действие происходит в психушке.
– Нам, дикарям, там самое место, – хмыкнул Стив. – Я возьму почитать.
– Конечно, – разрешила я, хотя он, разумеется, разрешения и не спрашивал, а просто поставил меня в известность о своих намерениях. Спасибо и на том.
На пороге палаты он оглянулся через плечо и бросил:
– А я не хочу, чтоб ты была мужиком, Скай Адамс. Тогда бы я не смог тебя трахнуть.
Дверь за ним захлопнулась прежде, чем я успела выпалить: «Да ты и так не сможешь!» и запустить в этого хама подушкой. Или вазой с цветами.
Кипя от возмущения, я откинулась на постели. Чтоб тебя черти взяли, Стив Токей Сапа, теперь ты ещё и книгу у меня унёс!..

***
На другой день я вернулась домой и в школу, не давая себе поблажки – я и так пропустила целый учебный день из-за всей этой суеты. На Стива я в школе больше не натыкалась – или расписания занятий не совпадали, или же он пропадал на очередном родео. Меня это не интересовало.
А ещё через неделю, поздним вечером, он преспокойно влез в окно моей спальни на третьем этаже нашего особняка. Притом, что у нас была установлена лучшая в Оглале система охранной сигнализации.
Я как раз сидела в халате перед зеркалом и расчёсывала волосы. Полагалось сто раз провести щёткой по волосам. Как сейчас помню, взмахнув щёткой в пятьдесят седьмой раз, я заметила в зеркале позади себя знакомую фигуру и замерла, не веря своим глазам.
– Ты как сюда попал? – выдохнула я. – Отец установил систему…
– Фигня эта система, – отмахнулся он, ухмыляясь. – Я Лакота, не забывай, детка.
Под его напряжённым жадным взглядом я просто заледенела. Но опять повернулась к зеркалу и взялась за щётку:
– А Лакота что, умеют проникать сквозь стены?
Он весело хмыкнул и встал прямо позади меня:
– Типа того.
– Так ты проник сквозь стену, чтобы вернуть мне книгу? – небрежно поинтересовалась я, продолжая расчёсывать волосы. Равномерные движения странно успокаивали. Я знала, что ни в коем случае не должна показывать ему своего смятения. – Или ты наконец хочешь услышать, как я кричу на весь дом, а потом отправиться за решётку?
Он тихо засмеялся, положив ладони на спинку моего кресла, и я мельком успела удивиться – почему не мне на плечи.
– Хочу наконец услышать, как ты кричишь, да, но подо мной. – Он встретился со мной глазами в зеркале, и я сощурилась – так же, как он. – Знаешь, я однажды наткнулся в малиннике на мато – медведя. Здоровенного такого... Бегать от них бесполезно – они быстрые очень. Мог бы, конечно, с ножом на него, но тоже рискованно, такого большого сразу не уложить, а кишки он выпустит запросто. Уоштело, – он сделал паузу, – я просто стоял и смотрел ему в глаза. Как ты мне сейчас. И мато взял и ушёл.
– Но, я полагаю, медведь не заявлял, что хочет тебя трахнуть? – осведомилась я, и Стив сперва ошалело моргнул, а потом прыснул, зажав рот ладонью:
– Экие ты выражения знаешь, леди Адамс!
– Мне есть от кого их услышать, – пожала я плечами. – Так ты прочёл книгу?
– Прочёл.
Стив вдруг перестал нависать надо мной и уселся прямо на ковёр, скрестив ноги. Я как могла незаметно перевела дыхание, продолжая смотреть ему в глаза..
– Странная штука, – задумчиво продолжал он. – Мне, честно, хотелось там всех пришибить за то, что они такие сраные покорные кролики. И за Макмерфи… такое зло взяло. Вождь Бромден правильно сделал, что его задушил – ему нельзя было оставаться жить таким вот… овощем. Но вообще всё это было закономерно.
– Что? – живо спросила я.
– Всё, – Стив дёрнул плечом. – Что Макмерфи попал в психушку. Что ему выжгли мозги. Что он погиб. Ему же изначально не было места в системе. Как и мне. Но я ни в психушке, ни в тюряге не загнусь. Меня просто пристрелят. Хейапи.
Я молча смотрела на него, не зная, что ответить. Потом всё-таки сказала:
– Но ты же не вне системы! Ты внутри неё. Ты же учишься в школе, ты чемпион родео, ты торгуешь лошадьми… Ты можешь поступить в университет и стать тем, кем захочешь.
– В том и штука, что я не хочу быть кем-то в вашей грёбаной системе, – мрачно отрезал он и поднялся одним плавным движением, почти незаметным для глаз. Вот он сидит на полу – а вот уже стоит возле стола. – Даже президентом ваших грёбаных Соединённых Штатов.
– Глупо так думать, – сухо заметила я и тоже встала. – У тебя вся жизнь впереди.
– Ну, сколько-то лет, может, и есть, – легко согласился он. – Но меня всё равно убьют. Нас, Лакота, всегда убивали.
– Для чего ты мне это говоришь? – От гнева я даже повысила голос, но тут же спохватилась и продолжала почти шёпотом: – Пытаешься манипулировать мною? Это бесполезно, можешь не стараться.
– Да неужто? – ухмыльнулся он, и в следующее мгновение я оказалась у него в руках, а его жёсткие губы по-хозяйски накрыли мне рот.
Я невольно задрожала.
Весь мой предыдущий, пусть и небольшой, опыт был ничем по сравнению с этим бешеным напором.
Я не вырывалась – трепыхаться было и бессмысленно, и унизительно. Я замерла в беспощадных тисках его рук, откинув голову ему на плечо, и мы пили, пили, пили друг друга, как умирающие от жажды путники, дорвавшиеся до ручья.
Наконец он чуть отстранился, тяжело дыша и обжигая меня глазами. Я тоже едва переводила дыхание, но крепко стиснула ему запястья – что было сил – и высвободилась.
Я отнюдь не была сраным покорным кроликом и хотела, чтобы он это понял – раз и навсегда.
– Это всё, Стив Токей Сапа. А теперь уходи.
Я по сию пору удивляюсь тому, что он действительно ушёл. Просто взял и ушёл, как тот медведь из малинника, про которого он мне рассказал. Всё-таки Стив Токей Сапа на самом деле в полной мере себя контролировал. Его возбуждение явственно ощущалось сквозь плотную ткань его джинсов и моего махрового халата. Но он шагнул прочь, повернувшись к окну, глянул на меня, уже сидя на подоконнике, и исчез без единого слова.
Будто мне всё это приснилось!
Но мои губы нещадно саднило, к низу живота приливала горячая волна, а тщательно причёсанные волосы были взлохмачены.
Только к утру я кое-как уснула, а вернувшись из школы, перенесла свои вещи на второй этаж, в гостевую спальню, смежную со спальней родителей, под предлогом того, что мёрзну у себя на третьем этаже.
Отец поднял брови, услышав это, но ничего не переспросил. А я небрежно сообщила ему, что с нашей охранной сигнализацией что-то не в порядке, и вскоре к нам прибыли специалисты из компании, её установившей. Они старательно ковырялись в стенах и окнах, переустанавливая датчики и камеры, но я, регулярно наведываясь в свою старую спальню, находила там то вернувшийся волшебным образом роман Кизи, то орлиное перо, то горсть ракушек. Всё это я аккуратно складывала в ящик письменного стола.
Стиву Токей Сапа нравилось дразнить меня. Пускай. Его проблемы.

***
Та осень выдалась необычно жаркой. Это имело прямое отношение к тому, что случилось со мной в октябре, когда мне вздумалось как-то прокатиться в горы верхом на Ханхени.
Читая в дневнике жены Стива о том, как у неё заглохла машина прямо на перевале, я подумала, что это, должно быть, случилось на том же самом месте, где меня едва не застиг лесной пожар.
Это произошло мгновенно. Потом я узнала, что какие-то мальчишки развели костёр на склоне горы, и когда сухие деревья рядом с ними вдруг занялись огнём, просто испугались и убежали.
Тогда я внезапно почувствовала сильный запах гари, а Ханхени заржала тонко и испуганно, затоптавшись на месте. Я быстро повернула её обратно, намереваясь спуститься вниз с перевала, но, видимо, мы с ней оказались недостаточно расторопны.
Очень скоро огонь почти догнал нас. Рёв этого огня по сию пору стоит у меня в ушах. Мы задыхались от дыма и нестерпимого жара. Ханхени вновь отчаянно заржала, и вдруг впереди нас раздалось ответное ржание. Я ударила кобылу пятками по бокам, и мы вылетели на открытое пространство.
Никогда и никому ни до, ни после этого я не радовалась так, как Стиву Токей Сапа, который подскакал к нам на своём пегом жеребце.
Я знала, я точно знала, что он не позволит нам пропасть.
А он, грубо выругавшись, хлестнул Ханхени по крупу, и та рванулась вперёд, обиженно взвизгнув, как девчонка, которую дёрнули за волосы.
– Вперёд, чего встали, дуры? – яростно заорал он, обращаясь к нам обеим.
И мы припустили за ним.
Боже, как мы мчались тогда... Какая сумасшедшая это была скачка – воистину бег от смерти. Мы обгоняли косуль, зайцев, даже одного лося – все они изо всех сил неслись туда же, куда и мы.
– Куда… ку-да?! – выкрикнула я, наконец догнав Стива.
– К озеру! – проорал он в ответ, указывая вперёд.
И правда, там светлело маленькое озерцо, к которому зверей, застигнутых пожаром, гнал инстинкт. Мы влетели в это озерцо галопом, и наши кони устремились на самую его середину, а рядом плыли и косули, и зайцы, и лисы…
– Ноев Ковчег! – ошеломлённо выдохнула я.
Все мы достигли островка посреди озера почти одновременно. Стив придержал Ханхени за повод и бросил мне:
– Постоим тут, в воде.
Озеро было совсем мелким, по грудь лошадям.
– Оставим место для зайцев! – откликнулась я, переводя дух.
И тут хлынул ливень, враз погасивший пожар, который едва не погубил нас.
Подождав с четверть часа, мы осторожно выбрались оттуда. Кони медленно ступали по обугленной земле среди торчащих, как часовые, деревьев.
– Найду уродов, которые зажгли костёр в такую пору – за ноги подвешу, – угрюмо проронил Стив, и я согласно кивнула. – Хорошо, что всё быстро погасло, – продолжал он. – Многие деревья не успели вспыхнуть. Выживут. И вся эта живность в озере – тоже.
– Это то озеро, про которое говорят, будто только ты знаешь к нему дорогу? – поинтересовалась я. – Озеро Ножа, кажется?
– Хийа, – Стив отрицательно качнул головой. – Просто маленькое озеро. Ты в порядке?
Он остановил коня и напряжённо вгляделся мне в лицо.
И тут меня затрясло – от пережитого стресса и от холода. Затрясло так, что я даже не могла ему ответить, хотя старалась изо всех сил – у меня просто зуб на зуб не попадал, и я боялась, что откушу себе язык, если заговорю.
Стив мгновенно спешился и почти сдёрнул меня на землю, крепко-накрепко обхватив обеими руками. Я отчаянно вжалась в него всем телом, впитывая блаженное тепло и понемногу расслабляясь в этом тепле, а он тихонько дышал мне в макушку.
Он тоже был мокрым до нитки, но горячим, как печка.
Я никому не позволяла до такой степени приближаться к себе. Даже родители не обнимали меня со времён моего младенчества. Даже единственный к тому времени сексуальный опыт… впрочем, я не о том.
– Ваничи. Ничего, – пробормотал Стив мне в волосы. – Это нормально. Мы же чуть было не сгорели. Так что можешь пореветь, если хочешь. Ты девчонка, тебе можно.
– Я никогда не плачу, – глухо ответила я и слегка отстранилась. – Извини.
Сразу стало холодно.
– Может, разведём костёр и погреемся? – предложил Стив и вскинул бровь в ответ на мой скептический взгляд. – Просто погреемся, Скай Адамс. У огня.
– Хватит уже огня, – решительно сказала я и отступила поближе к Ханхени. – Лучше давай побыстрее вернёмся домой. Мои родители наверняка беспокоятся.
– Боишься меня? – с обычной ухмылкой прищурился Стив.
– Боюсь, – легко согласилась я.
– Врёшь ведь, – бросил он уверенно.
Я твёрдо встретила его взгляд и лишь пожала плечами.
– Уоштело, – с нарочитым вздохом он наконец взобрался на своего жеребца.
И мы отправились домой.
Уже через полчаса я положила свою промокшую и грязную, всю в саже, одежду в стиральную машинку и залезла под пуховое одеяло в своей спальне.
Я никому не рассказала о том, что Стив Токей Сапа спас мне жизнь.
И он тоже об этом молчал.
Я солгала ему тогда. Я его не боялась.
Я боялась себя.

***
Я представляю, – судя по дневнику Вайноны, – что вся старшая школа тогда толковала о моём романе со Стивом. Но между нами ничего не было – вплоть до самого мая.
Вайнона писала, что наша со Стивом любовь продолжалась почти два года. Нет. Это весьма приблизительное «почти» – у Вайноны Смоллхок всегда были нелады с подсчётом времени. Всего лишь полный год и ещё двадцать два дня.
Всю зиму и почти всю весну мы виделись исключительно в школе. Я же не могу считать горсть раковин или костяной браслет, найденные мною на столе в бывшей спальне, знаком любви, верно? Стив просто дразнил меня, как я уже говорила. Ему нравилось подчёркивать, что я не могу скрыться от него. Или… что?
Ничего. Ваничи.
И то, что я оставляла на том же столе книги, которые любила перечитывать сама, и они исчезали, а через пару дней возвращались – это ведь тоже ничего не значило.
Ваничи.
Да, я понимаю, откуда пошли сплетни о нашем романе. Когда мы сталкивались в школе, – в коридоре ли, в библиотеке или в каком-нибудь кабинете, – между нами разве что искры не сыпались. И этого нельзя было не заметить. Но всю свою энергию Стив тогда направил на учёбу, чему громогласно удивлялись все до одного преподаватели – я же слышала разговоры в канцелярии. Могу сказать, что была очень этому рада. Я решила, что Стив наконец выбросил из головы бредни о нежелании вписываться в систему и начал готовиться к выпускным тестам и поступлению в колледж. Меня даже подмывало остановить его в коридоре и спросить, куда он хочет подавать документы. Но ведь это. в сущности, меня совершенно не касалось.
Наступил май. В Оглале должны были состояться первые в этом году состязания по родео. Я никогда не посещала подобных мероприятий, считая их почти таким же безумием, как гладиаторские бои. Свою жизнь нужно употреблять на что-то более существенное, нежели скачки верхом на бешеных быках и необъезженных мустангах.
Стив стал реже появляться в школе – тренировался, наверное. Как же это было глупо…
И рискованно.
Он в любой момент мог просто сломать себе позвоночник. Сам. Без помощи какой-то там «системы».
Состязания должны были начаться в субботу и продолжаться два дня, а в пятницу Стив поджидал меня на крыльце школы. Я прямо-таки опешила, заметив его, но виду не подала, а лишь коротко бросила:
– Хай.
– Хай, – отозвался он, разворачиваясь ко мне. – Я хочу, чтоб ты пришла на родео, Скай Адамс.
Я намеревалась сказать ему, что это исключительно его дело, чего он там хочет. Я собиралась объявить ему, что рисковать так глупо своей жизнью просто недостойно мыслящего человека. Я хотела объяснить ему, что не терплю бессмысленных мучений людей и животных на потеху публике.
Но я ничего этого не сказала.
Я поглядела в его тёмные глаза и прямо-таки всей кожей, всеми враз оголившимися нервами ощутила, как он напряжён. Почувствовала, что он ждёт моего ответа, буквально затаив дыхание. Это он-то!
Я облизнула губы и произнесла:
– Хорошо, я приду.
А он молча кивнул, спрыгнул с крыльца и исчез, даже не обернувшись.
Наступил первый день родео. К нам в Оглалу съехались разные самоубийцы со всего Среднего Запада. Родео открывалось парадом. Играли оркестры, маршировали мажоретки, среди которых были все старшеклассницы нашей школы – все, кроме меня. Стадион был расцвечен флагами, повсюду пахло попкорном и сахарной ватой.
Отец тоже собрался на родео – мама традиционно осталась дома, – а когда я сообщила, что отправляюсь с ним, он изумлённо поднял на меня глаза:
– Ты серьёзно, Скай? Ты же никогда раньше…
– Чтобы с полным правом отказываться от чего-то, надо это что-то хоть раз увидеть, – пожала я плечами. – Так мы идём?
Было уже совсем тепло, даже жарко, но я надела почти школьную форму: белую блузку, узкую тёмную юбку, туфли на высоких каблуках, – и собрала волосы в строгий высокий пучок.
Стадион был набит битком – посмотреть на действо приехали болельщики из других городов и штатов – мы еле-еле нашли два свободных места вблизи прохода в третьем ряду, и то только потому, что кто-то пересел на более удобные места. Протискиваясь туда в яркой разноцветной толпе, я так и ждала, что сейчас кто-нибудь обляпает мне блузку мороженым или горчицей от хот-дога. Но ничего, обошлось без эксцессов.
Я заставила себя внимательно следить за происходившим на стадионе. За тем, как сумасшедшие парни скачут верхом на неоседланных жеребцах и на быках – до тех пор, пока не грянутся навзничь. Кое-кто из них мог продержаться верхом на этих бешеных животных, буквально пляшущих в воздухе, не более пары секунд вместо положенных восьми.
Стив Токей Сапа держался до самого финального свистка и даже после него – под рёв зрителей.
Стадион грохотал, мажоретки вытанцовывали перед трибунами, диктор что-то объявлял в репродуктор.
Я видела только Стива.
Я даже забыла об отце, который сидел рядом и искоса поглядывал на меня.
Я не сводила глаз с арены, сцепив на коленях побелевшие пальцы.
Всё это было опасно. Смертельно опасно и вызывало у меня холодную дрожь под сердцем.
Но как же это было… грандиозно… эта битва человека со зверем – другого слова подобрать я не могу, несмотря на свой весьма богатый тезаурус.
Отгремели фанфары, сопровождая награждение победителей промежуточного этапа – тех, кого не унесли на носилках под завывание сирен парамедиков, – и Стив был среди них первым.
Назавтра предстоял ещё один день этих соревнований.
Домой мы возвращались в молчании. Отец осведомился только:
– Тебе понравилось?
– Понравилось ли мне?! – вспыхнула я. Но увидев, как он изумлённо поднял брови, добавила поспешно: – Извини, па. Только не спрашивай больше ни о чём. Пожалуйста!
И отец больше ничего не спросил.
Я отказалась от ужина и, поднявшись в свою комнату, бросилась на постель.
Заснула я нескоро.
Воскресенье, как и суббота, выдалось ясным и жарким. Я надела тот же наряд, только сменила вчерашнюю блузку на свежую и не стала собирать волосы в причёску, а просто распустила их по плечам.
Отец оглядел меня и одобрительно улыбнулся. Хоть я и не родилась мальчиком, он всегда мною гордился, и я прекрасно это знала.
Теперь нам достались места повыше, откуда было видно весь стадион.
На этот раз состязались те, кто победил вчера в предварительном заезде. И на этот раз на песок стадиона пролилась кровь – когда разгневанный бык кинулся топтать копытами распростёртого на песке ковбоя. Клоуны в разноцветных ярких одежках засуетились, отвлекая быка, и окровавленного парня быстро унесли прочь. Над притихшим стадионом снова раздались звуки сирены парамедиков.
– Уйдём, Скай, – настойчиво предложил отец, наклонившись к моему уху.
Я упрямо качнула головой. Я не могла уйти, не увидев, благополучно ли выступит Стив.
И ещё я совершенно ясно поняла одно.
Это была схватка не для трусов. Для мужчин.
Мне нужно было это видеть.
А Стив... Когда я наблюдала за тем, как он укрощает очередного свирепо визжавшего жеребца, меня подмывало то ли кинуться прочь, то ли неистово свистеть и аплодировать, как это делали все вокруг меня, даже отец. Но я чинно сидела, сцепив, как вчера, руки на коленях и памятуя о том, что меня сейчас исподтишка рассматривает половина стадиона – учитывая все сплетни, которые ходили обо мне и Стиве в средней школе Оглалы.
Последний жеребец, каурой масти, едва его не покалечил, внезапно повалившись наземь и начав кататься по песку в отчаянном желании прикончить ездока. Трибуны сперва в один голос ахнули, а потом восторженно завыли, когда Стив, извернувшись, отскочил в сторону, чтобы через несколько секунд опять взлететь мустангу на спину.
Я зажмурилась бы, если б могла.
Но я не могла.
Наконец это безумие закончилось – под рёв зрителей и завывание фанфар. Я уже ненавидела эти звуки.
Оставалось дождаться награждения.
Стив получил из рук распорядителя чек – главный денежный приз состязаний – и звезду победителя родео, небрежно засунув то и другое в карман джинсов.
Когда я сейчас вспоминаю всё это, то снова вижу перед собой, как заливает стадион послеполуденное солнце, подпрыгивают мажоретки, плещутся на ветру флаги, гудит разноцветная толпа… а Стив, с совершенно равнодушным лицом кивнув распорядителю, вдруг вскакивает на своего пегого жеребца, подымает его на дыбы… и через секунду мчится в нашу сторону, вздымая песок.
Я не спрашивала его потом, как он сумел разглядеть меня на набитой битком трибуне. Для меня это осталось загадкой, как и тогда, когда Стив Токей Сапа, обнажённый до пояса, в джинсах, испятнанных грязью арены, безошибочно направил коня к той части трибун, где сидели мы с отцом, и на всём скаку осадил громадного жеребца так, что тот взвился, возмущённо заржав.
Стив смотрел мне прямо в глаза, и гул трибун постепенно начал стихать. Все, кто сидел возле нас, ошарашено повернули ко мне головы.
– Королева для короля родео! – гаркнул в репродуктор идиот-распорядитель, и тут время для меня будто остановилось.
Как завороженная, я не могла отвести глаз от напряжённого серьёзного лица Стива.
Я медленно встала, выпрямилась и начала спускаться по ступеням под всё нараставший вокруг гул и улюлюканье.
Если мой отец окликнул меня, пытаясь остановить, я просто не могла его услышать. Я ни разу не оглянулась назад. Я смотрела лишь на Стива.
В последующие сорок лет своей жизни мне не раз приходилось давать публичные интервью и пресс-конференции, бестрепетно выходить на самые почётные трибуны, включая Верховный суд, становиться под прицел десятков журналистских камер, выступать в телевизионных шоу перед сотнями тысяч глаз.
Но никогда с того майского дня я не чувствовала такой лютой, неистовой, злой гордости. Он подставил меня! Сделал мишенью для любопытства толпы, прилюдно объявил меня своей собственностью! Весь мир узнал, что он выбрал меня! Он принадлежал только мне, мне одной, он был моим!
Я шла вниз по ступенькам, вскинув голову так, будто её венчала корона, видя только сияющие глаза Стива на совершенно бесстрастном лице.
И, хватаясь за его протянутую руку, чтобы усесться перед ним на спину жеребца, я так же бесстрастно процедила:
– Убью!
И этот чёрт наконец расхохотался.
Когда он, галопом проскакав по кругу вдоль трибун под несмолкающий восторженный рёв толпы, повернул коня к выходу со стадиона, я уже понимала, что произойдёт сейчас между нами, и мне было всё равно, что мой отец и все зеваки на стадионе это тоже понимали.
Сердце у меня то болезненно замирало, то отчаянно колотилось о рёбра. Я не оборачивалась, плотно прижавшись к Стиву, в твёрдом кольце его рук, так остро ощущая всё его тело, будто была нагишом. Моя юбка задралась, ноги заголились до бёдер… мне было всё равно.
Он вывез меня далеко в прерию и, соскочив на землю, сдёрнул меня следом. Жеребец ускакал, недовольно заржав, – я отметила это краем сознания.
Мы со Стивом не обменялись ни единым словом. Мы просто слились в нескончаемом яростном поцелуе, будто клеймя друг друга, будто ставя тавро. И уже не было никакого «нет», никакого «я». Мы дрожали, стаскивая с себя одежду и падая прямо в свежую и пронзительно зелёную траву.
Сырая прохлада этой травы подо мной. Обжигающий жар его тела сверху.
– Скай… – услышала я его срывающийся шёпот.
Я не сразу сообразила, что он обращается ко мне. Потому что небо опрокинулось над нами ослепительным синим куполом, где медленно кружил ястреб – чёрной далёкой точкой.
Стив скрипнул зубами:
– Скай… я ведь без…
И я поняла.
– У меня есть таблетки, – прошептала я, с силой сцепив руки у него за спиной. – Ну же!
Я задохнулась, когда он заполнил меня до предела.
Он давно хотел, чтобы я кричала под ним, и я кричала, зажмурившись и мотая головой, и мне совершенно не было стыдно.
Мне и сейчас не стыдно это вспоминать. Я всё ещё чувствую ту яростную гордость.
Его жена написала у себя в дневнике: «Он принадлежал мне. Он был моим!»
Но моим он стал раньше.
Лёжа тогда на его плече и по-прежнему глядя в небо, я не выдержала и спросила его – хрипло и совсем неромантично:
– Все знают, что у тебя всегда с собой резинки, Стив Токей Сапа. Почему же сегодня ты?.. – Я осеклась.
И услышала его такой же хриплый смешок.
– Вот именно – все. Оайсин! Засранец Джереми выклянчил у меня пачку в раздевалке перед родео, он тёлку одну на вечер подцепил… а я вовсе не собирался… – Он тоже осёкся.
Я села, глядя на него сверху вниз округлившимися, наверно, глазами:
– Ты не собирался меня сегодня… подцеплять?
– Хийа, – безмятежно ответил он, улыбаясь во весь рот.
Я упёрлась обеими руками в землю по обе стороны от его головы, так что мои волосы упали ему на лицо:
– Нет?! Ты попросил, чтоб я пришла на родео, но ты не собирался…
– Хийа, – фыркнул Стив, сгребая меня одной рукой за волосы, другой – за шею и снова опрокидывая на себя. – Щекотно.
– Ах, щекотно! – выдохнула я, изо всех сил впиваясь ногтями в его предплечья, и тогда он, хохоча, перевернулся и опять подмял меня своим крепким телом.
– А теперь ты скажи, – потребовал он, уставившись мне в глаза. – Не помню, чтоб ты с кем-то гуляла здесь, Скай Адамс. Был кто-то в Миннеаполисе?
– Ты считаешь, что получил право это спрашивать? – вспыхнув от гнева, я оттолкнула его.
Отстранившись, Стив тяжело молчал. И ждал.
А потом наконец проговорил:
– Я не из любопытных. Не хочешь – не рассказывай. Просто… мне надо знать, что тебя никакой мудак не принуждал.
Чувствуя, как он напряжен, я вздохнула и неохотно ответила:
– Никто меня не принуждал. Это был… друг отца, у которого я работала. Всё произошло один раз и по моей инициативе. Просто… было интересно. Но не понравилось. И я не буду больше это обсуждать. – Я помедлила. – Что бы ты сделал, если б оказалось, что он действительно меня принудил?
Я могла бы не спрашивать.
– Поехал бы туда, – так же прямо отозвался Стив, – и вышиб бы из него всё дерьмо.
Я только покачала головой.
– И ты больше ни с кем другим не ляжешь, только со мной, Скай Адамс, – негромко добавил он. Его пальцы тисками сжали мои плечи, и я отрешённо констатировала, что поутру увижу в зеркале целую коллекцию синяков.
– Как и ты, Стив Токей Сапа, – откликнулась я так же тихо. – Как и ты.

***
Мы пробыли в прерии до самых сумерек. До серых прохладных сумерек.
Я подняла с травы свою когда-то белую блузку и измятую юбку и тяжело вздохнула, а Стив хмыкнул:
– Лучше б ты надела набедренную повязку, Скай Адамс. Или вообще ничего не надевала.
– Размечтался! – отрезала я, а он только расхохотался и пронзительно свистнул своему чудовищному жеребцу.
Водородная Бомба – что за кличка для коня, мне и выговаривать-то её не хотелось. Кстати, он меня терпеть не мог, вечно норовил укусить и скалился, будто насмехаясь.
На выгоне у нашего дома Стив придержал жеребца и спросил:
– Может, пойти с тобой? Твой отец…
– Не смешно, – я отстранилась и решительно спрыгнула на землю, но он наклонился, поймал меня за плечо и снова требовательно накрыл мои губы своими. Мы целовались и целовались, пока его конь не зафыркал, протестуя, и тогда я вырвалась и, не оглядываясь, направилась прочь.
Дом встретил меня молчанием. В холле не горел свет, дверь в родительскую спальню была плотно закрыта, и там едва слышно бормотал телевизор – на CBS News выступал любимый отцом Кронкайт.
– Я дома! – крикнула я, проходя мимо двери.
– Хорошо, – выключив телевизор, откликнулся отец.
– Я возвращаюсь в свою старую спальню, – сообщила я.
– Хорошо, – повторил он после паузы. Мать что-то проговорила, и он чуть повысил голос, обращаясь к ней: – Подожди, дорогая… Скай?
– Да?
– Надеюсь, ты знаешь, что делаешь.
Это был не вопрос, а утверждение. И оно относилось вовсе не к выбору мной комнаты.
– Да, знаю, – ровно ответила я.
– Тогда мы больше не будем об этом говорить, – так же ровно сказал отец. – Спокойной ночи, Скай.
Он всегда знал, что мною руководит разум. И что заставить меня сделать что бы то ни было силой невозможно – если уж я совершила свой выбор.
И мы не говорили «об этом» почти год. Я уже писала выше – год и двадцать два дня.
Оказавшись в своей спальне, я даже не отправилась в душ, а сразу рухнула на постель. Мне хотелось ещё ненадолго сохранить всё, что произошло в прерии между мной и Стивом.
Но таблетки, которые год назад купил мне в Миннеаполисе мистер Райт, я приняла. Я хотела сохранить следы нашей со Стивом любви на своей коже, но отнюдь не его гипотетического ребёнка внутри себя.
Я провалилась в сон, а ровно в полночь поднялась, как от толчка, и тогда уже отправилась в душ. Заворачиваясь в большое махровое полотенце, я почувствовала какое-то движение за дверью, и не сдержала блаженной улыбки. Тело мгновенно отозвалось, вспыхнув огнём внутри и снаружи.
«Айсберг, – написала про меня Вайнона. – Стиву удалось растопить этот айсберг».
Она считала, что всё знает обо мне!
Но да – он будто метнул пылающий факел в высохшую высокую траву прерии, и пламя взметнулось до самых небес.
Всё, что тогда происходило между нами, навсегда осталось во мне, и не только в памяти мозга, но и в памяти тела – тепло его шершавой ладони, которой он, смеясь, зажимал мне рот, глуша вырывавшиеся против воли крики… сладостную мгновенную боль внутри, когда он входил в меня… запах его кожи…
Все досужие болтуны в Оглале наверняка представляли секс между нами, как случку двух кугуаров. Что ж, иногда так оно и было. Я помню, как девчонки шептались о том, что Стив пересчитал зубы Джереми Литтлу в раздевалке перед баскетбольной тренировкой, когда тому вздумалось высказаться по поводу царапин, оставленных мною у Стива на спине. Но, кроме страсти, была и нежность… такая пронзительная, что щемило сердце, которого, по всеобщему мнению, у меня не было вовсе.
Я не исповедуюсь здесь и не даю показаний в надежде на оправдательный вердикт. Я помню и то, что ссорились мы часто.
Иногда Стив просто убивал меня.
Например, окончив школу, он не стал подавать документы в колледж.
– А на хрена? – лениво поднял он брови в ответ на мой резонный вопрос. – Зубрить ненужную тягомотину? Мне этого в школе хватило, пила майа. Нагрести бабла я могу и на родео. А в офис с портфельчиком никогда ходить не буду. Как и служить в племполиции. Как и торговать сувенирами или трясти перед туристами перьями на жопе. Я – Лакота, и это всё, что мне оставляет ваша грёбаная система. А, да, ещё жрать вонючую сивуху на пособие, которое нам платит Великий Белый Отец из Вашингтона.
– Хватит! Что за бред ты городишь! Ты же учился! Ты нормально сдал выпускные тесты! – зашипела я, вцепившись ему в локоть. – Ты…
– Учился потому, что хотел тебя, а ты мне тогда не давала, – невозмутимо объяснил Стив и со смехом поймал меня за руки, заводя их за спину: – Ты чёртова бешеная рысь, Скай Адамс.
Меня так и подмывало как следует с ним схватиться, но шум могли услышать родители внизу, а его пальцы уже распахивали мой халат, жадно гладя оголившуюся грудь, и, глубоко вздохнув, я сдалась.
Много раз я с упорством, достойным лучшего применения, возвращалась к этому разговору – всё с тем же результатом. Стив не желал меня понимать, так же, как и я не могла понять его безрассудной ненависти к пресловутой «системе».
– Но ведь я уеду! – не выдержала я однажды. – Моя жизнь давно распланирована, в отличие от твоей, и если это означает быть частью системы, то я хочу именно этого! Хочу окончить университет и стать юристом. Прокурором. И ты это знаешь!
– Никуда ты не уедешь, запомни, – заявил он после паузы, глянув на меня исподлобья. На скулах его ходили желваки.
– Размечтался, – процедила я сквозь зубы. – Ради тебя прикажешь остаться в этой дыре?
– Прикажу, ага, – невозмутимо согласился он и дёрнул меня к себе, стискивая в объятиях – отнюдь не ласково. – Мы связаны с тобой, Скай Адамс. Ты моя, и тебе никуда от меня не деться. Ты не сможешь предать меня. Хейапи.
«Размечтался», – повторила я уже про себя, но не вслух. Тело требовало того, что он так щедро давал мне, но разум настаивал, что я не должна приносить себя в жертву. Мне не нужна была простая жизнь вместе с ним в какой-нибудь палатке из шкур возле его – о Боже! – священного Озера Ножа, в конце концов его погубившего … не нужна была куча детей, которыми он мог бы наградить меня. Я была достойна гораздо большего и знала это.
Моя семья это знала.
Знали все вокруг.
А Стив Токей Сапа не желал этого знать.
Он просто не оставил мне выбора.

***
Мне казалось, что дни моего последнего, решающего, выпускного года мчатся, как пришпоренные. Август сменился октябрём, дальше слишком быстро грянул День Благодарения, за ним – Рождество и новогодние празднества. Все дни для меня слились в сплошной круговорот учебных часов, семинаров, элективных курсов и диспутов.
А ночи – почти все – принадлежали Стиву, который тоже много и тяжко работал днём – то в конюшне деда, то на аукционах скота, то тренируясь перед родео, то патрулируя холмы в пожароопасную пору. Часто мы просто спали в объятиях друг друга, совершенно измотанные, но ещё чаще отдавались друг другу так же самозабвенно, как и в первую нашу ночь.
Кстати, мы больше ни разу не встречались в каких-нибудь диких местах – ни в прерии, ни на берегу озера, как он не раз вначале предлагал, – только под моей крышей.
На рождественских каникулах отец решил подарить мне неделю отдыха на горнолыжном курорте в Вермонте, но я отказалась. Мне не хотелось ссориться со Стивом, а я чувствовала, что ссора неизбежна.
И ещё я понимала, что срок, отпущенный нам, стремительно сокращается.
Я снова попыталась достучаться до его здравого смысла, когда зима была на исходе, и отец очень тактично предложил мне сравнить условия обучения в нескольких университетах и попробовать определиться с выбором.
Определиться с выбором!
Я знала, что подразумевается под этим.
– Стив, – осторожно сказала я как-то вечером, перебирая его волосы, – меня интересует чисто теоретически: почему ты не хочешь оставить Оглалу? Уехать в город, в любой большой город? Почему ты так зациклился на Оглале? Только не говори мне про «систему» и про то, что ты – Лакота.
– Но я – Лакота, – возразил он, чуть отстраняясь и приподымаясь на локте. – И теоретически, и практически. Это моя земля. Я храню её.
– Её хранят специальные федеральные службы, – зло огрызнулась я, начиная закипать. – Бюро по делам индейцев, например. Служба охраны лесов. Или…
– Скай, – сказал Стив очень спокойно и мягко, и его пальцы сжали моё запястье. – Ты родилась и выросла здесь. О чём ты говоришь? Разве ты не видишь? Они убивают нас и нашу землю.
Я не могла оспаривать это – я действительно жила здесь и всё видела сама.
– Но есть же закон! – с силой проговорила я. – Закон просто нарушается. Надо добиваться того, чтобы он выполнялся. Законным путём!
– Этот закон создан белой системой, – отозвался Стив. – И мы – вне его.
– Но… – начала я запальчиво, и тут его ладонь зажала мне рот, как в моменты нашей любви, и он наклонился к моему уху.
– Послушай меня, Скай, – произнёс он. Глаза его ярко блестели в темноте. – Я красиво говорить не умею. Всё, что я тебе сейчас скажу, сказано до меня – больше сотни лет назад нашим вождём, именем которого американцы потом назвали целый город. Вождём по имени Сиэтл. Каждая пядь этой земли священна для людей моего народа. Склон каждого холма, каждая долина, равнина и роща освящены событием дней давно минувших. Самая пыль, по которой вы теперь ступаете, приятнее нашим ногам, чем вашим, потому что она пропитана кровью предков, и наши чуткие ноги отзывчивы к этому родственному прикосновению. Ты понимаешь?
Он отнял ладонь от моих губ.
Я сжала кулаки, пытаясь отдышаться и сдержать невольную дрожь.
– Но ты… ты же американец!
– Я – Лакота, – улыбнувшись, поправил он.
– Стив! – Я чувствовала себя так, будто всем телом с размаху бьюсь о каменную стену. Недаром его имя было Токей Сапа. – Прошу, давай уедем отсюда вместе, когда я закончу школу.
– Куда? – Его тёплые пальцы взяли меня за подбородок.
– Куда угодно, – сказала я, проглотив комок в горле. – Мир огромен.
– Но это не мой мир, – ответил он всё так же мягко.
Я хотела впустить его в свой мир, но он этого не хотел.

@темы: Жуков, Максим

---

Bounded bonds

[just mockingbird]

Название: Bounded bonds
Глава 3.
Автор общей идеи: Diaspro
Автор текста: trickster_ann & Diaspro
Бета: Diaspro
Фендом: Соционика. Изначально, по крайней мере.
Дисклеймер: персонажи - Diaspro, соционика - соционики.
Персонажи: Лимфа

ТИМ

(Гексли), Хоуп (она же Маршал)

ТИМ

(Жуков) , Хэйло

ТИМ

(Есенин), Эра

ТИМ

(Бальзак), Док

ТИМ

(Габен).
Пейринги: ОСТОРОЖНО, гет, фемслэш.
Рейтинг: R
Жанр: action, humour, POV, AU.
Варнинги: и еще раз. ГЕТ! Повествование ведется от лиц всех персонажей.
Состояние: в процессе. Готово, однако, уже две главы полностью, и третья на 50%.
Размещение: со ссылкой на первоисточник. Исключительно.
От автора: автор писал это летом. Автор написал две с половиной главы, часть некоторых моментов - в соавторстве с Дис, непосредственным автором концепта. Автор сто лет не писала фан-фики. Автор любит слеш, но гет любит тоже, потому что его меньше. Поэтому гет. Автор надеется, что если соавтор Дис не покарает его, будет еще и фемслеш.
Автор вообще очень надеется, что допишет. А то третьи главы они такие. Кармические. А еще авторы пол года фанатели по X-Man: First Class. Это видно.
Саммари: год 3000+. Космос, технологии, развитие. Люди со сверх-способностями уже никого не удивляют, хотя встречаются крайне редко.
Их изучают и пристраивают к научно-военным проектам. У многих из них темное прошлое. Наших же героев ждет участие в особом проекте, где им предстоит побороть личный индивидуализм и стать командой. Просто потому, что иначе не выжить.
Глава 1.
Глава 2.


Скачать Shaolin Temple of BooM - I Would Destroy (The Luna Sequence Remix).

Док.

Утро, будильник и тихая ругань Лимфы. Что может быть более обыденным и традиционным? Хм, дайте подумать... Наверно то, что Лимфа обычно по утрам не матерится и не носится как слон, судорожно натягивая одежду? Сквозь пелену теплой утренней дремоты прорвался ее взволнованный голос:
- Эй! Док, вставай! Вставай, милый, мы опаздываем нафиг! - тревога была неподдельной, и с меня слетел весь сон разом. Как холодной водой окатило. Да уж, не самое приятное пробуждение.
- Сколько времени? - в ответ мне Лимфа кивнула на настенные часы. Я послушно сфокусировал на них взгляд и мне поплохело.
- Твою мать!
Это, конечно, значительно ускорило мои сборы. Так что, несмотря на позднее пробуждение, вышли мы вовремя.
В машине Лимфа нагло улеглась на заднее сидение, накрылась пледом, который там всегда лежал, и заявила, что она будет спать. Закрылись заслонки на окнах, скрадывая солнечный свет в салоне. Теперь он попадал только через лобовое стекло. Вот ведь зараза, а. Ей, значит, дальше спать, а мне машину вести. За эту мысль мне тут же прилетел символический и абсолютно безболезненный, однако сигнализирующий об искреннем возмущении девушки, подзатыльник. Впрочем, недовольное ворчание сзади скоро сменилось спокойным сопением. И правда, уснула. Я же не спеша повернул ключ зажигания, и машина на магнитной подушке мягко двинулась вверх и вдоль полосы.

По прибытию нас уже ждали трое - Маршал, Эра и Хэйло. Черт, мы все-таки приехали последними, хотя почти не задержались ни в пробках, ни на КПП. Взгляд, которым одарила нас Маршал, довольным определенно не был. И когда мы выползли из машины, не успев даже толком посмотреть на уже экипированную команду, она мрачно распорядилась:
- Бегом переодеваться. Сумки оставьте здесь, их погрузят без вас, - я кивнул, и, взяв Лимфу под белы рученьки, - сонная она прекрасна: послушна и молчалива, - повел в сторону раздевалок. В космопорту они были раздельные, но располагались рядом, так что разошлись мы у самых дверей. Промахнуться с формой не было никакой возможности – прямо по центру скамейки, напротив шкафчиков, лежал запечатанный черный полиэтиленовый пакет с небрежно приклеенной биркой, на которой красовалось мое имя, а так же артикул и размер вещи. Я разорвал его и вытащил свой предполагаемый костюм. Черт возьми, да он практически в обтяжку! И мне такое носить?..
Впрочем, сразу вспомнился недовольный взгляд нового начальства. Не хотелось с ним спорить и ссориться так быстро, тем более из-за мелочей – в конце концов, стесняться мне нечего. А значит, будем пробовать натягивать на себя это.
Костюм наделся не без усилий, а самыми сложными оказались крепления на ботинках. Но с ними я все-таки справился и тут же попробовал попрыгать и помахать руками. Костюм оказался очень качественным – терморегуляция, уплотненные волокна, достаточно свободный и легкий, чтобы ничто не стесняло движений, и достаточно облегающий, чтобы ничто не болталось и не могло зацепиться. Думаю, я смогу привыкнуть.
Выйдя из раздевалки, я заметил отсутствие Лимфы в нашей компании. Маршал уже хмурилась, поглядывая на огромное электронное табло со временем, украшающее стену здания, Хэйло сосредоточенно серфил в Интернете, судя по отрешенному взгляду, а все спокойствие и дзен мира, казалось, достались Эре. Черт возьми, такая невозмутимость! Она мне уже нравится.
Из женской раздевалки тем временем донесся отборный трехэтажный мат, за которым последовало громкое распахивание двери. Пинком. Ну, надо сказать, я не сразу понял, что не так. Да-да, признаюсь, вид костюма в обтяжку на женском теле слегка дезориентирует. Совсем чуть-чуть. Еще один плюс нашей новой формы. Отвлечение противника!
Лимфа, меж тем, выразила свои чувства максимально доступно:
- Я нифига не понимаю, как это застегивается! Кто вообще придумал такие засте... - ну а что? Да, пока она это говорила, я подошел и застегнул все как надо. Там же все просто. Со второго раза. Лимфа же прищурила взгляд. В принципе, было уже понятно, что она скажет дальше... Эх, благими намерениями. Прервала ее зарождающуюся тираду, о сути которой я догадывался, Маршал:
- Хватит трепаться. Ручную кладь в зубы и бегом на трап! - и даже незначительно раздраженного взгляда Хоуп хватило, чтобы все молча сделали то, что требуется. Мда, у этой поблажек не жди. «Дисциплина» - наш скромный маленький отдел из трех человек уже и забыл, что это за слово. Но весь вид Маршал говорил о том, что подобную нерасторопность лучше оставить тут, на Земле. Она, неизменно в перчатках, подхватила большую спортивную сумку, из которой раздался глухой удар металлических пластин, и мы направились вслед за ней в сторону взлетной площадки.
Медленно раздвинулись металлические створки ангара, постепенно открывая нам вид на корабль. Сказать, что я был поражен, означает ничего не сказать. Я был зачарован. А когда в ангаре зажегся свет, я был еще и загипнотизирован. Наш корабль оказался огромным и по форме напоминал большую металлическую каплю, отполированную до зеркального блеска. Никакого намека ни на трап, ни на вход, ни на окна. Что за новая модель?
К нам подлетел один из обслуживающих космопорт андроидов.
- Протяните руку тыльной стороной вниз. Это действие необходимо для сбора биологического материала и программирования трапа корабля, - произнес он механическим голосом. От удивления мы без вопросов повиновались. Впрочем, Маршал не выглядела изумленной, видимо, ее проинструктировали заранее. А нас зачем? Мы же так. Сотрудники рядовые. И все же я с любопытством проследил, как она прижимает ладонь в перчатке к панели – новейшие военные технологии, работа через ткань. Потрясающе.
С мягким жужжанием робот укатился к кораблю, делая свое дело. Подключил планшет к системе корабля и перенес в нее данные, быстро прикасаясь к подсветившейся изнутри зеркальной поверхности. Когда он закончил, обшивка пошла рябью – и вот это действительно было фантастически.
- Пройдите на борт, команда номер один корабля модели BESS-3000. Корабль является биотехническим. По инструкции рекомендовано дать ему имя, - обратился к нам андроид.
- Росинушка! - прыснула Лимфа, азартно улыбаясь. Стеб, само собой, но меня до сих пор удивляет, сколько кайфа она может ловить на таких тупых приколах. Впрочем, она забавная.
- Тривиально, - улыбаясь, покачал головой Хэйло. - Надо подумать.
- Потом подумаете, - фыркнула Маршал, настойчиво подталкивая нас к кораблю. - Ползите уже!
Мы, однако, в растерянности подошли к гладкому и блестящему боку посудины, на котором не было видно ни креплений, ни швов. Мне было очень интересно, во сколько раз такая конструкция увеличивала оборонные качества, но что нужно было делать теперь? Гипнотизировать свои искаженные отражения? Отдать голосовой приказ? Начертить какой-нибудь предписанный иероглиф? Впрочем, Хоуп ответила на мой невысказанный вопрос своими действиями. Она подошла, положила руку на зеркальную поверхность... и та вдруг пошла рябью, такой же, как когда с ней взаимодействовал андроид, и начала обволакивать ее. Уже через пару секунд Маршал была полностью облита с ног до головы этой металлической субстанцией. А потом корабль просто втянул ее в себя. И все.
- Ух ты ж, ничего себе! - вырвалось у Хэйло.
- Ох, могу себе представить, какая она внутри! Но… надеюсь, это безопасно, - воскликнула Лимфа и второй направилась к «трапу». Корабль втянул и ее тоже. Изнутри не доносилось абсолютно никаких звуков, что, в общем, не было удивительно, потому что во внутриатмосферных боях военное судно без маскировки и звукоизоляции обречено на быстрое уничтожение. В Космосе же, конечно, звука нет. Эра пожала плечами и тоже двинулась вперед. И точно так же исчезла, а Хэйло последовал за ней.
Я же стоял, чувствуя нерешительность всем телом. Сделать этот шаг было страшно не только из-за спецэффектов какой-то крутой обшивки. Просто если я его сделаю, то я оставлю позади все, что у меня было на Земле, очень и очень надолго. Поздновато я задумался о таком, конечно. И поэтому, наверное, думать не стоило вовсе. Но вместе со страхом, меня раздирало и жуткое любопытство. Какие ощущения я испытаю при переходе? Помявшись еще несколько секунд, я подхватил сумку и, зажмурившись, шагнул вперед.
В неизвестность, которая, возможно, навсегда изменит наши жизни.


Хэйло.

Серебро... весь мир превратился в жидкое серебро, и стало нечем дышать. А потом исчезло и серебро, проваливаясь в бездонную тьму, но мягко ставя меня на ноги. Когда обшивка поглотила меня, на секунду я испытал знакомый страх перед этой темнотой. Темнотой первозданной, незыблемой, вездесущей. Но она отступила. Все проходит...
Голос Хоуп совсем рядом со мной, так, что я ощутил на своей коже ее дыхание, произнес:
- Корабль, свет. Капитанский уровень доступа, Хоуп Блэк.
И корабль ответил ей мягким, постепенно загорающимся светом, словно продравший глаза хтонический монстр. Теперь можно было рассмотреть внутреннюю обстановку, хоть и пришлось сощуриться, когда лампы заработали на максимальную мощность. Первой подала разочарованный голос Лимфа, скорчив при этом недовольную рожицу.
- Мда, а на внутреннем оборудовании, видимо, решили сэкономить. Все более чем стандартно, - она произнесла это слово как ругательство. - Как для обычных транспортных кораблей. Кое-что даже побывало в употреблении, похоже. Фи.
- Похоже, весь бюджет вашего отдела ушел на сам корабль, раз оборудование пришлось загружать старое. А ты, я смотрю, разбираешься? - Эра кинула на нее заинтересованный взгляд, а я мысленно отметил отчужденное «вашего». Лимфа возвела очи горе.
- Я живу с Доком. Это объясняет все. Вообще все, - фыркнула она. Док появился следом за этой фразой, тут же недовольно сощурившись на свет. Фраза, призывающая Дока, хах. Только Маршал явно была категорически недовольна тем, что мы получили. Но стоило Эре это заметить и подойти к ней, как эмоциональный фон тут же выровнялся, не потребовав моего вмешательства. Что ж, проблемой меньше, так?
Я вышел из транспортаторной в основной коридор, по обеим сторонам которого располагались очень надежно выглядящие двери со спящими дисплеями. Интересно, какое расположение кают выберут ребята? Впрочем, мне даже не приходилось гадать, где на этом корабле будет моя. Способности порой обязывают и ограничивают. Так что та, которая ближе всего к медицинскому отсеку, само собой. Интересно, он тут тоже стандартный?
- Осмотримся? - предложил я, улыбнувшись. Ребята были напряжены, я это чувствовал. Нервничали. Больше всех нервничала, конечно, Лимфа. Чем больше сарказма и агрессии в ее голосе, тем больше она нервничает - это я усвоил уже очень давно. А уж понять, почему так происходит, мне было совсем не трудно.
- Надо бы, - кивнул Док. Он с любопытством разглядывал внутренние крепления и панели, но оторвался от своего занятия, чтобы посмотреть на меня. Я двинулся по коридору, заметив пронумерованные буквы над дверьми. «BR-1» и «BR-2», скорее всего, были проходами к основному и запасному капитанским мостикам, а остальные сокращения остались для меня загадкой. После того, как мы заглянули за все двери, выяснилось, что одна из них ведет в жилое крыло с медицинским отсеком и каютами, другая - на кухню и к каким-то отделам, назначение которых я не понял, а третья - к лифту вниз, в технические отсеки. И я даже знал, кто там будет постоянно зависать.
В медицинском отсеке, над которым я теперь был полноправным хозяином, действительно был установлен стандартный набор оборудования. Встроенный в стену шкаф с непрозрачными пластинами, которые с тихим металлическим шорохом разъезжались, если я протягивал руку достаточно близко, хорошая, но без дополнительных функций и изысков кушетка, над которой располагалась контрольная панель, набор хирургических принадлежностей, несколько пакетов экстренной помощи, небольшая лабораторная комната для анализов и синтеза, деактивированные роботы-помощники.
Я зашел в лабораторию и тут же приметил встроенный стеллаж с реактивами. Нижняя его половина была опечатана, а когда я попытался открыть панели, механический голос сообщил, что для доступа к этим веществам нужно иметь капитанские полномочия. Я сжал челюсти, ощущая, как поднимается внутри недовольство – то есть, даже в медицинском отсеке я все-таки стеснен, там, где мне по праву способностей, да и диплома, черт возьми, тоже, полагается полный и неограниченный доступ? Справившись с негодованием, я поднял взгляд выше. Набор веществ так же был стандартным – правда, уже по военным меркам, - впрочем, при желании из уже наличествующих можно было создать несколько других видов, и это только навскидку. Благо, опыт у меня был обширный. Несколько препаратов можно приготовить уже сейчас...
Но моему желанию похимичить не судьба была осуществиться - снаружи раздался шум. Уже успели поругаться? Звуки привели меня на кухню. Я вошел, потягиваясь и разминая плечи. Интересно, есть ли в жилом корпусе тренировочный зал?
Ребята стояли, склонившись над одним из интерактивных дисплеев, вмонтированных в стену, с печальными лицами.
- Неужели за пять минут, пока меня тут не было, кто-то умер? - спросил я иронично, протискиваясь, но стараясь никого не пихнуть.
- Меню, - скорбный голос Дока передавал весь спектр жалости к самому себе на почве того, что именно ему придется есть. Рядом нервно сглотнула Маршал.
- Зато полезно для здоровья, - впрочем, энтузиазма в ее голосе явно не было. Что-то мне подсказывало, что на ближайшей остановке они оба позаботятся о том, чтобы сделать наш рацион менее полезным… и более съедобным.
- Ничего! Есть можно, жить можно. Зато готовить не надо, - Лимфа отмахнулась. - Пойду, разберу вещи. Через сколько у нас вылет, Блэк?
- Минут через десять? - подняла она одну бровь.
- В соответствии с приказом, вылет через девять минут, - исполнительно откликнулась Эра. - Я могла бы назвать секунды, но...
- Излишне! - Лимфа резко подняла руку, но впервые улыбнулась новым членам команды искренне. Уж я-то умею отличать ее искреннюю улыбку от неискренней, а теперь мне это еще и по уставу, скорее всего, будет положено, - Мне хватит.
- После вылета и стабилизации я ознакомлю вас с должностными инструкциями. В них описаны обязанности каждого из вас, как члена экипажа, а так же основные положения структуры военно-разведывательного судна, - Хоуп вздохнула, отключая дисплей с режимом питания. Судя по ее лицу и напряженному эмоциональному фону, она уже ознакомилась со всеми документами. - И с особенностями нашего маршрута, остановками и прочими подробностями, тоже познакомлю...
- А права там будут, или только обязанности? - съехидничала Лимфа и скрылась в дверном проеме, не оставив Блэк возможности ответить.
- Смешно, - презрительно бросила Маршал ей вслед. Ну вот, первые зерна конфликта проклюнулись сквозь благодатную почву замкнутого пространства.
Замечательно. А разгребать это, конечно, придется мне. Я раздосадовано махнул рукой в сторону ушедшей Лимфы и побрел обратно, решив, что разбираться насчет опечатанных реактивов буду потом. Перед дверью, ведущей в медотсек, я остановился. Неплохо было бы и правда занять каюту, вытащить сменное белье и некоторые нужные вещи перед вылетом. Да и уже пора было пристегиваться, скоро мы... улетим. Интересно, что мне полагалось испытывать при мыслях о том, что я покидаю родную планету, возможно, навсегда? Скучать по оставленным «друзьям»? Смаковать невозвратность момента? Ничего из этого я не чувствовал, хотя, наверное, должен был. Такие, типа, нормативные стандартные эмоции - я же должен их испытывать, разве нет? Кто знает, насколько мы улетаем? Кто знает, вернемся ли мы вообще? И с чем нам придется столкнуться в неведомых мирах, для которых, быть может, вообще не приспособлены наши организмы, даже со сверхспособностями? Почему отправили именно нас? Надо будет поговорить с Энн. Поделиться предположениями. У нее они почему-то оптимистичнее, чем у меня, а меня в этот раз мои не радуют даже больше, чем обычно.
Я вытащил самое необходимое из сумки, укладывая вещи в специальной конструкции шкаф, из которого ничего не должно было вываливаться ни при средних по силе толчках, ни при скачках гравитационного поля, обязательных во время пересечения атмосфер и сходах с орбит.
Так или иначе, но мир, из которого я смог выбраться, и который окружал меня еще до знакомства с Доком и Лимфой - этот мир я оставлял позади с чувством облегчения, как после острой и нестерпимой боли, когда наконец-таки подействовал анальгетик. Может, межзвездная пустота и иные миры вылечат меня от кошмаров, где к моему горлу тянулись иссохшие руки, а взгляд вяз в водовороте бесконечно глубоких зрачков. Где я сам тянулся так к кому-то. Где не было выхода, потому что я не помнил даже, где был вход. Потому что я не хотел о нем помнить. Потому что я вообще ничего не хотел.
Липкие как паутина воспоминания оборвались вибрацией, прошедшей по всему кораблю. Под уверенный инструктаж Хоуп я быстро пристегнулся и прикрыл глаза. «Больше никаких кошмаров» - пообещал я себе. Только вот, было ли согласно со мной мое подсознание...

@темы: Бальзак, Габен, Гамма, Гексли, Жуков, Бета, Есенин, Дельта, дуалы

---

[цундере-аналитик]

20.10.2012 в 21:53

Пишет  zebadiah:

ФБ, vol.2

я здесь опять на правах своего ужасно демократичного произвола.

команда соционики на Фандомной Битве весьма удачно преодолела пять уровней.
и вот, собственно, мы просим поддержать нас в последний раз!
около пяти месяцев мы упорно трудились во славу фандома соционики,
распространяя совершенно укуренную идеологию этой, кгхм, науки.

итак, мы настоятельно агитируем вас проголосовать здесь за нашу команду!
иначе мы будем вынуждены прислать к вам нашего

очаровательного

помощника,
дабы он смог вас убедить голосовать за команду соционики.

схема голосования

СХЕМА ГОЛОСОВАНИЯ:

Баллы будут начисляться следующим образом: по итогам читательского голосования за внеконкурс десять команд, набравшие наибольшее количество баллов в читательском голосовании за лучшие внеконкурсные работы второго/третьего/четвертого/спецквеста получают от 300 до 30 баллов соответственно, с "шагом" между местами в 30 баллов.

Голосование за внеконкурс второго левела верхний пост по тегу.
Голосование за квест завершается 26 октября в 23:59
пример
1. fandom socionics 2012 - работа "Печеньки Зла"
2. fandom Baccano! 2012 - работа "Как потратить отпуск"
3. fandom SailorMoon 2012 - арт "Сецуна"

Голосование за внеконкурс третьего левела верхний пост по тегу.
Голосование за квест завершается 26 октября в 23:59
пример
1. fandom socionics 2012 - арт "Прорвемся!"
2. fandom Baccano! 2012 - работа "Сет аватар"
3. fandom SailorMoon 2012 - арт "Арт № 1"

Голосование за внеконкурс четвертого левела верхний пост по тегу.
Голосование за квест завершается 26 октября в 23:59
пример
1. fandom socionics 2012 - миди "Синдром Русалочки"
2. fandom SailorMoon 2012 - драббл "Без названия"
3. fandom FMA 2012 - работа "Два к одному"

Голосование за внеконкурс спецквеста верхний пост по тегу.
Голосование за квест завершается 26 октября в 23:59
пример
1. fandom socionics 2012
2. fandom Zorro 2012
3. fandom Vampire: The Masquerade 2012

@темы: АДМИНИСТРАТОРСКОЕ

---

Bounded bonds

[just mockingbird]

Название: Bounded bonds
Глава 2.
Автор общей идеи: Diaspro
Автор текста: trickster_ann & Diaspro
Бета: Diaspro
Фендом: Соционика. Изначально, по крайней мере.
Дисклеймер: персонажи - Diaspro, соционика - соционики.
Персонажи: Лимфа

ТИМ

(Гексли), Хоуп (она же Маршал)

ТИМ

(Жуков) , Хэйло

ТИМ

(Есенин), Эра

ТИМ

(Бальзак), Док

ТИМ

(Габен).
Пейринги: ОСТОРОЖНО, гет, фемслэш.
Рейтинг: R
Жанр: action, humour, POV, AU.
Варнинги: и еще раз. ГЕТ! Повествование ведется от лиц всех персонажей.
Состояние: в процессе. Готово, однако, уже две главы полностью, и третья на 50%.
Размещение: со ссылкой на первоисточник. Исключительно.
От автора: автор писал это летом. Автор написал две с половиной главы, часть некоторых моментов - в соавторстве с Дис, непосредственным автором концепта. Автор сто лет не писала фан-фики. Автор любит слеш, но гет любит тоже, потому что его меньше. Поэтому гет. Автор надеется, что если соавтор Дис не покарает его, будет еще и фемслеш.
Автор вообще очень надеется, что допишет. А то третьи главы они такие. Кармические. А еще авторы пол года фанатели по X-Man: First Class. Это видно.
Саммари: год 3000+. Космос, технологии, развитие. Люди со сверх-способностями уже никого не удивляют, хотя встречаются крайне редко.
Их изучают и пристраивают к научно-военным проектам. У многих из них темное прошлое. Наших же героев ждет участие в особом проекте, где им предстоит побороть личный индивидуализм и стать командой. Просто потому, что иначе не выжить.
Глава 1.

Well everyone knows you will never be smarter than me
That’s how it goes
I gained forty pounds because of you
Was there an “S” on my chest
Well I confess, you were too much stress
I’d have a heart attack at best
So now I breathe it out, I breathe it out.

Маршал.

Спутники догнали меня уже у дверей. На контрольно-пропускном пункте пришлось показать новенькое удостоверение. Уважительный взгляд охраны определенно того стоил. Что ж, организация непростая, не удивительно, что ни у кого не возникло сомнений относительно моего звания, – обычно гражданские реагируют довольно бурно. Изнутри штаб напоминал лабиринт, но типовая планировка подобных зданий была знакома мне лучше, чем планировка квартиры, в которой мы с Эрой жили. Хэйло мягко коснулся ладонью моего плеча, направляя.
- Сюда, - он качнул головой в сторону неприметной двери с табличкой, на которой был написан номер кабинета. - Подождите только немного, еще никто, кроме меня, не знает. Я их хоть предупрежу.
Я пожала плечами и кивнула. Пускай, мне-то что? Я давно уже привыкла вести за собой людей и отвечать за них. Хотя все-таки было немного тревожно. Впрочем, кинув взгляд на Эру, я сразу успокоилась. Один человек меня в любом случае всегда поддержит, а это уже очень и очень много.
Хэйло вышел, рассеянно улыбаясь.
- Ну что, приступим к процедуре полуофициального знакомства? - он открыл дверь приглашающим жестом.
Сказать, что я была раздосадована тем, что увидела в злосчастном кабинете, значит, ничего не сказать. Во-первых, девушка, которая так опрометчиво вторглась в мое сознание, похоже, будет теперь моей подчиненной. А во-вторых, выражение ее лица при виде меня прямым текстом говорило, что ей это уже не по душе. Как я не люблю проблемы в отношениях, тем более еще не начатых! Дайте мне разруливать международную войну или восстания в колониях где-то на забытом краю Вселенной, но не отношения, боже ты мой!
У девушки, тем временем, вырвалось:
- Твою мать.
И я не могла ей не ответить, заставив себя улыбнуться профессиональной улыбкой. От одной из ее модификаций у моих врагов стыла кровь в жилах, но нам пока что надо ведь не ужас наводить, правда? Поэтому улыбайся, Хоуп, улыбайся.
- Увы. Хоуп Блэк, федеральный маршал и отныне - руководитель вашего отдела. Очень приятно познакомиться, но позвольте руку вам не подавать? - моя улыбка стала словно приклеенной к лицу. Мимические мышцы тут же начали болеть от напряжения. Они, наверное, самые нетренированные на моем теле. Какое упущение!
- Позволю, - меня смерили недоверчивым взглядом. Парень, стоявший рядом с ней, озадаченно переводил взгляд от нее на меня и обратно. Он, наверное, вообще ничего не понимал. Меж тем лицо девушки утратило недоверчивое выражение, став нейтральным настолько, насколько это возможно.
- Энн Грэй. Ребята зовут меня Лимфой.- она представилась с вызовом, будто бы ее имя должно было быть мне знакомо. Мне оно не было знакомо, и подыгрывать я ей не собиралась.
- Надеюсь на благополучное сотрудничество.
Эра незаметно коснулась моего рукава, поддерживая, а Хэйло встал между мной и Энн, прерывая неловкий момент. Снова удивительно вовремя.
- Может, кофе? Или чай? Что вы любите?
- Чай, спасибо, - ответила я. Кофе действительно не был моим фаворитом в плане напитков, и если было что-то кроме, то выбор всегда был не в его пользу.
- Кофе, - попросила неуклюжая девушка. Эра проигнорировала вопрос, кажется, поверхностно сканируя вероятности будущего – да, мы не ожидали такого напряженного приема. Вот умела же быть незаметной – Хэйло даже в ее сторону не посмотрел.
- Ты же только что пила, Лимфа? - парень рядом с Грэй спросил это тихо, но я услышала.
- А мне, сегодня, кажется, понадобится больше, - наверное, ее многозначительный взгляд ему что-то сказал, потому что допрос не продолжился, и, молча пожав плечами, тот уселся за компьютер.
Хэйло меж тем завис у автомата, сосредоточенно выбирая нам кофе-чай. В этот момент решила представиться Эра. Ну да, логично.
- Ну, давайте уж все познакомимся. Работать все-таки вместе, - и начала с себя. - Джейн Тарр. Доктор физических наук, специалист по мониторингу необычных явлений и их расследованию. Спец-коннектер.
На последних словах Лимфа подняла голову и посмотрела на нее очень внимательно - так присматриваются к тому, кто вдруг объявил, что свой.
- Коннектер? Какой у тебя уровень? Что берешь? - вопросы посыпались. Эра отвечала просто и по-деловому. Хотя я знала, что соревновательные моменты ее напрягают, та умудрилась сохранить индифферентное выражение лица.
- Коннектер - не основная моя специальность и способность, - она снисходительно улыбнулась. - Основная способность - манипуляция пространственно-временным континуумом. И давайте уже перестанем лукавить, я ознакомилась с делами. Все мы здесь немножко не-люди.
Я еле сдержалась, чтобы не хмыкнуть – да уж, немножко. Лимфа вздохнула, откинув волосы с лица.
- Окей. Телепат, суггестер. В основном. И! Ты не ответила на остальные мои вопросы. Не думай, что я не заметила.
Эра кивнула – по моей инициативе в наших с ней делах было не очень много информации, можно даже сказать, что ее там вообще практически не было.
- Хорошо. Второй уровень, беру технику и людей со слабой защитой. Технику проще через переходники и чипы, чем напрямую.
- Вербально-мысленный или полный спектр?
- Вербально-мысленный исключительно.
Лимфа довольно хмыкнула. Похоже, ответ ее удовлетворил чуть более чем полностью. Видимо, она не очень-то в себе уверенна, но расслабилась она зря – я видела Эру в деле. Зачем читать чужие мысли, если ты достоверно знаешь действия, которые все эти люди совершат?
Парень, сидящий за компьютером, ответил на немой вопрос остальных, повернувших к нему головы, не отрываясь от работы.
- Нэр Аррен, зовите Док. Телекинез, щиты, - он пожал плечами, давая понять, что больше из него сейчас точно ничего не вытянешь. Впрочем, и этой информации мне было достаточно. Судя по тому, что я видела в делах, которые удосужилась прочитать, пропустив первые страницы с бесполезной лабудой, вроде Дней Рождений, роста и кратких биографий, он единственный из всех, кроме меня, конечно, кто имеет атакующий тип силы. Надеюсь, мы с ним сработаемся.
- Хэйло? - я вопросительно подняла бровь, повернувшись в его сторону. Он поднял на меня взгляд, и было в нем что-то болезненное. Соврала бы, если бы сказала, что не пожалела тут же, что обратилась к нему, но слишком уж меня интересовала его сила, которая, стараниями гражданских, составлявших все эти отчеты и рекомендательные письма, показалась мне очень похожей на мою, только вывернутой наизнанку.
- Крис Рэйвен. Я врач. Точнее, мои способности, а не только образование, делают меня таковым. От объяснений толку никакого, это лучше понимается, когда видишь в деле.
- Очень расплывчато, но хорошо, посмотрим, - я улыбнулась с максимальным уровнем расположения, на который была способна сейчас, стоя у входа и чувствуя себя пятилетней девочкой на сцене актового зала, забывшей свой стишок. Что ж, мне понадобилось закончить физико-химический, чтобы до конца осознать природу своей силы, так что действительно – посмотрим.
Лимфа подошла ко мне ближе, и Хэйло передал ей пластиковый стаканчик с кофе. Второй, с чаем, предназначался мне. Горячий, наверное, но перчатки, которые я почти никогда не снимаю, спасли ситуацию. Так что перехватывать стаканчик то одной, то другой рукой, как Лимфе, мне не приходилось. Один-ноль, я выгляжу круче и солиднее, хех. Впрочем, и мне сегодня расспросов было не избежать.
- Ну, а ты? - не заставила себя ждать наш телепат, пристально меня разглядывая. Странно, наверное, я должна была чувствовать ее присутствие у себя в сознании, как тогда, на лестнице, но этого не произошло. Не лезет специально или не может? Судя по напряженному выражению лица, не может. Проверим?
- Ты разве не можешь прочитать мои мысли? - я состроила удивленную рожицу, делая небольшой глоток. Помои, конечно, но покажите мне хоть одну контору, где заваривают настоящий ароматный чай без химии. Лимфу аж перекосило. Это того стоило, честное слово! Значит, сейчас не может, а тогда могла. Почему? Или она не настолько сильна, как позиционирует себя? Тогда два-ноль.
- Ну, ты же не будешь разлагать меня на атомы, чтобы продемонстрировать свою силу сейчас? - я вздохнула. Два-один, чего уж там, теперь перекосило меня.
- Я не работаю с органикой. Особенно с той, которая не умеет анализировать полученную информацию, так что копти небо дальше, - ответила я нарочито грубо, и та удивленно заткнулась. Надеюсь, что никто не воспримет ее слова всерьез. Человеческий фактор есть человеческий фактор, конечно, но мне совершенно не хотелось получить к репутации просто монстра еще и репутацию истинного исчадия Ада. Это очень осложняет командную работу, знаете ли.


Эра.

- Я разлагаю неорганическую материю для генерации излучения, - продолжила Хоуп, не давая Лимфе времени справиться с удивлением и ответить на ее грубость, о которой она, кажется, уже готова была пожалеть. В конце концов, Маршал прекрасно понимает причину возникшей неловкости, и своим поведением явно лучше не делает. – Массово и локально. Насколько я вижу, у вас не очень большой опыт применения своих сил в полевых условиях, именно поэтому вас отдали ко мне в распоряжение. Отдел переформировывают, обычная научная работа закончилась, готовьтесь к переезду на нижние этажи, в военные отсеки.
Хоуп поставила стаканчик на стол, скидывая пальто и включая ближайший компьютер. Она старательно пыталась отвлечь команду от обсуждения ее силы, которое наверняка бы началось, поскольку внимание опять сконцентрировалось на ней. Один из датчиков считал информацию с карты, висящей у Маршал на шее, и затребовал ввести код доступа. Тут Хоуп несколько замялась, кинув быстрый растерянный взгляд сначала на свои руки, затянутые в перчатки, а потом на интерактивный дисплей, который реагировал исключительно на прикосновения кожи.
- Слушай, это я тут коннектер, освободи пространство, - я вмешалась до того, как та набралась храбрости продемонстрировать новоиспеченным подчиненным откат своей силы. Слишком много чести. – База, план переформирования отдела под начальством Хоуп Блэк.
Пришлось сильно постараться, чтобы наладить связь с новейшей техникой, и оставалось только благодарить неведомые силы, сподвигшие Маршал заставить меня зазубрить ее многозначный код от ID-карты. Конечно, делу совершенно не способствовали столпившиеся вокруг экрана люди – даже Док оторвался от своего занятия, - которые при этом на разные лады меняли будущее, в котором задавали Хоуп свои вопросы. И если телекин просто был очень умным парнем и не оставил незамеченной паузу, но однозначно собирался просто молча проследить за Маршал, а Хэйло, удивительно близко подошедший к разгадке, намеревался выяснить, может ли он помочь, то Лимфа за минуту устроила мне мигрень количеством своих меняющихся как стекляшки в калейдоскопе решений. Я отключилась от сканирования вероятностей и сконцентрировалась на появившейся информации.
- Значит, мы отправляемся в круиз? – Док, прочитавший информацию быстрее всех, тут же отпустил скептичный комментарий. Я была с ним полностью согласна, поскольку рассекать космические пространства в техногенной посудине – не то, чем я хотела бы заниматься на работе, и это если не упоминать тот факт, что наше судно будет военным. Но я не оставила бы Маршал даже ради самой спокойной должности, плюс этот штаб обещал полный соцпакет и ранний выход на пенсию. А уж если говорить о рисках, ну, Хоуп не тот человек, который позволит, чтобы с нами что-то случилось.
- Не просто в круиз, а на гастроли по дальним уголкам Вселенной, - хмыкнула Маршал, показывая на первую запланированную миссию и ожидая, что я открою ее файл. Пришлось напрячься, на экране развернулись какие-то графики, фотографии, отчеты исследователей и целая куча бесполезной информации. – Готовьте рубашечки в ананасах и купальники. У нас есть сегодня на то, чтобы обустроиться в новом офисе, а завтра мы вылетаем.
- Что? Завтра? – Лимфа явно была не в восторге от подобной поспешности. Ну а чего ждать-то?
- Ну а чего ждать-то? – эхом моим мыслям откликнулся Хэйло. – Насколько я понял, обстановка там напряженная.
Хоуп серьезно кивнула, но дам руку на отсечение, если она не была довольна этим комментарием и не ликовала про себя.


Док.

Обычно в моей квартире тихо, уютно и вообще прекрасно. Обычно - это когда Лимфы тут или нет, или она спит. В остальное время здесь что угодно, но только не тихо. А сегодня она была еще и рассержена.
Свои вещи я собрал быстро, да и не имею я привычки таскать за собой огромные чемоданы. Собираю всегда только самое необходимое. Вещи Лимфы же летали по всей комнате, сопровождаясь отрывистыми, раздельными криками:
- Да что... она... о себе... возомнила! Кто она... вообще... такая!
Вмешиваться я не рисковал. Несмотря на вопли, девушка все-таки была занята делом, а людям, которые заняты, я предпочитаю под руку не лезть. Особенно если они при этом кричат. Впрочем, следить за тем, что она берет с собой, все-таки нужно. Быстро окинув взглядом кучу, которую она предполагала укомплектовать, я прикинул, что она могла забыть.
- Контрацептивы, - сказал я, подняв палец вверх.
- Чего? - она сердито обернулась. Светлые волосы растрепаны, глаза сверкают. Злится, а все равно красивая!
- Контрацептивы, говорю, не забудь, - мое неожиданное замечание словно бы успокоило ее. Лимфа села на подлокотник моего излюбленного дивана, глубоко вздохнула, помолчала немного, и, подняв на меня взгляд, спросила:
- А где они могут лежать? Ты их не видел? - я задумался ненадолго. Привычки раскидывать такие вещи по всей квартире у нас не было, любви к неловким ситуациям мы не питали.
- В ванной посмотри.
Она встала, оправляя футболку, и отправилась в ванную, уже что-то напевая себе под нос. Я, тем временем, открыл свой чемодан. Все инструменты - при мне, портативный компьютер - старенький, но вполне отвечающий моим требованиям к технике, сменная одежда, кое-что из специй, которые черта с два будут на корабле, кошелек, электронные документы, записная книжка, предметы гигиены... вроде бы все на месте. Немного подумав, я закинул пару цифровых книг с собой. Мало ли, путь может быть долгим.
Лимфа вернулась из ванной, закинула коробочку в чемодан и со смачным звуком его захлопнула.
Нет, все-таки что-то сказать нужно.
- Да не парься ты так по поводу нашего нового руководства. Все уладится, - Лимфа фыркнула и промолчала. Пришлось выдавить из себя что-то посущественней общих фраз. - Я в любом случае на твоей стороне.

..она всегда кажется такой хрупкой, когда ее обнимаешь. Вроде бы занимает столько пространства в комнате и иногда даже кажется, что с ее приходом свободное место уменьшается, становится тяжелее дышать. А иногда - вот так, что она вся в моих руках, в моих ладонях, прижимающаяся - так естественно, как не могла ни одна. Ни до... я бы сказал еще и «ни после», но сейчас у меня есть она. И мне не нужен никто кроме.
Эти спутанные по-домашнему волосы - пропустить между пальцами - потянуть за них на затылке. Осторожно. Так, чтобы откинула голову, выгнулась в моих руках, до предела хрупкости, до грани. Почти больно, но я знаю, где надо остановиться.
Эта улыбка. Вся она во взгляде из-под полуопущенных ресниц, но улыбка не тронет ее губ, потому что их трону я. Смять, вытеснить, заместить.
Даже думать, даже мыслить только для нее. В такие моменты связь между нами звенит не струной, но лезвием бритвы. Остро. Режет душу. Читай мои мысли, ведь я не скажу этого вслух, никогда не говорил. И в этом поцелуе все, в этих прикосновениях - жадность. Я - воплощенная жадность. Потреблять ее без остатка. Каждое касание. Отдайся, отдайся, отдайся. Читай меня!
И она читает.
Она читает, и отвечает мне росписью не расцветших красным царапин на спине, иероглифами движений языка, этим темным, распущенным взглядом. Никто не знает, какой бездонной и страшной в своем распутстве может быть эта синь. Глубина...
Я тону в ней, я захлебываюсь. Кто выкачал весь воздух из нашей комнаты, квартиры, всего мира?
Кожа к коже - разделяет только она, да и разделяет ли?
Я чувствую то, что чувствует она, и эти сдвоенные из-за телепатического контакта ощущения близки к невозможным. Почти смертельное удовольствие разгорается внутри.
Кусается, без желания сделать больно.
«Я не держу себя в руках» - ее или моя мысль? - «Никогда не держи» - чей ответ?
И нет движений и касаний более нежных, но пронизывающих, как ток. Нет прикосновений более интимных, но таких, что бросают вызов.
Сможешь мне доставить такое же удовольствие? - спрашивает она, касаясь внутренней стороны бедра, не говоря ни слова.
Сможешь ли ты не сорваться, когда я рядом? Когда я так стараюсь, чтобы ты сорвался? Сохранишь контроль? - тихий смех, сомкнувшиеся в легком укусе зубы у самого уха, губы, прихватившие кожу на шее.
Отвечай мне, отвечай, - поет ее тело. Мысли? Зачем мне читать мысли?
Я отвечаю ей телом — без слов.

Давно стемнело, время наверняка за полночь. Она заснула, прижавшись так близко, будто негде в мире больше снискать защиты. «Ты права», - подумал я. Тихо схлопнулся мой щит, теперь ее контакт с остальными был восстановлен.
Я уже говорил, что я жадный?

@темы: Бальзак, Габен, Гамма, Гексли, Жуков, Бета, Есенин, Дельта, дуалы

---

А смысл?

[a-girl-with-headphones]

Автор:  a-girl-with-headphones
Название: А смысл?
Жанр: джен
Рейтинг: G
ТИМы: Бальзак

Маленький Сережа не был избалован вниманием. Да что говорить - ему его совсем не уделяли, так как в семье помимо было несколько детей и родители явно не собирались останавливаться на достигнутом. Но мальчика это все нимало не беспокоило - ему ничего особо не требовалось только бы его никто не доставал сюсюканьем и глупыми приставаниями. Родители очень удивлялись такому поведению и часто спрашивали его, что случилось, не обиделся ли он, не болен ли. На что он всегда отрицательно качал головой. «Милый, занялся бы ты чем-нибудь серьезным что ли, не сиди букой», мамочка ласково тюкнула его по носу, вызвав очередной приступ неприязни. Но жизнь в этом доме научила его многому, и он только пожал плечами и тихо произнёс: «А смысл?»
Немного времени спустя мальчик начал приносить домой книги, много книг, так много, что через несколько месяцев в его комнате невозможно было ходить, не спотыкаясь об книги. Тома были большие и маленькие, толстые справочники и маленькие брошюры, черно-белые и с цветными картинками. Где он только их не доставал - брал в школе, занимал у друзей, ходил в городские библиотеки так часто, что строгие сотрудницы уже улыбались при виде знакомого бледного лица и тащили ему новые поступления. А самые редкие, и соответственно самые дорогие, Сережа покупал в огромном книжном магазине в центре города. Но какие бы книги он ни приобретал, все они были посвящены одной теме-медицине. Мальчик еще не знал, кем именно он станет в будущем, но что он точно свяжет свою судьбу именно с этим, было уже точно. Хотя что это за слово – «судьба». Он с юных лет был прагматиком и считал, что судьба, удача-это оправдания для лузеров, которые ничего не добились в жизни из-за своей лени, которую, кстати, он, Сережа, усердно преодолевал с самого детства
В девятом классе парень уже много раз побывал в больнице. И не просто побывал, а поработал, узнал всю подноготную этой сферы и твердо решил для себя, что останется только теоретиком. Он будет разрабатывать лекарства! И теперь вся его деятельность была направлена на поступление в университет. И не в какой-нибудь, а в один из самых престижных в стране.
Как и ожидалось, на репетитора денег в семье не было, да и на столь необходимый и, казалось бы, недорогой компьютер тоже, поэтому парень почти не бывал дома-все пропадал в библиотеке, проходя интернет тесты для поступающих.
«Дорогой, ты весь бледный и худой, у тебя плохое зрение. Почему ты не играешь в футбол с ребятами, все сидишь за своим «компьютером», - отец выплюнул это слово как ругательство и укоризненно посмотрел на сына. Сережа ответил ему вопросительным взглядом и сказал: «а смысл?» Отец понял, что с ним бесполезно разговаривать и ушел.
В очередной раз Сережа пришел в библиотеку без книг и, бросив сумку на стол, сразу включил компьютер. Библиотекарши столпились вокруг него, боясь спросить, что случилось. На экране тем временем мелькали фигуры, методики, снаряды. Женщины терялись в догадках, ибо на медицину это никак не походило. В итоге Сережа развернулся к перепуганным женщинам, улыбнулся и сообщил, что на днях выиграл интернет-олимпиаду и уже зачислен в свой вуз, а теперь хочет на время заняться чем-то другим, немного отвлечься от учебы. Они восхищенно заахали, открыли шампанское и разрезали торт в честь такого события. Сережа скромно улыбался и уже строил план на ближайшие полгода.
Через неделю жители микрорайона, лениво выползающие из теплых домов на холодные улицы, были удивлены и неизвестно, приятно или нет. Юноша, обычно застегивающий куртку под горло да еще и повязывающий шарф вокруг шеи, бежал по тротуару в одном лишь спортивном костюме. Потрепанном, поношенном костюме. В руках у юноши был листок, содержание которого он изучал во время бега.
Он проделал много работы - устроился уборщиком в тренажерный зал, а по вечерам, когда все уходили, тренировался. Каждое утро и вечер он совершал пробежки по несколько километров. Через полгода, ровно к выпуску из школы, его было совершенно не узнать. Из маленького бледного, худого и измученного мальчика он превратился в привлекательного высокого широкоплечего юношу.
Все восхищались его достижениями, а он, казалось, не обращал внимания и только смущенно улыбался, поправляя галстук.

В начале учебы в университете было собрание первокурсников. Сидящий рядом с Сергеем молодой человек подмигнул ему и сообщил: «Я слышал, ты добился многого, не пора ли подумать о личном счастье?» Тот всего лишь окинул его быстрым взглядом и усмехнулся: «А смысл?», уже поглядывая в противоположный конец аудитории на рыжую девушку, отстраненно и холодно державшуюся с будущими одногруппниками.

@темы: Бальзак, Гамма

---

Bounded bonds

[just mockingbird]

Название: Bounded bonds
Глава 1.
Автор общей идеи: Diaspro
Автор текста: trickster_ann & Diaspro
Бета: Diaspro
Фендом: Соционика. Изначально, по крайней мере.
Дисклеймер: персонажи - Diaspro. Соционика - соционики.
Персонажи: Лимфа

ТИМ

(Гексли), Хоуп (она же Маршал)

ТИМ

(Жуков) , Хэйло

ТИМ

(Есенин), Эра

ТИМ

(Бальзак), Док

ТИМ

(Габен).
Пейринги: ОСТОРОЖНО, гет, фемслэш.
Рейтинг: R
Жанр: action, humour, POV, AU.
Варнинги: и еще раз. ГЕТ! Повествование ведется от лиц всех персонажей.
Состояние: в процессе. Готово, однако, уже две главы полностью, и третья на 50%.
Размещение: со ссылкой на первоисточник. Исключительно.
От автора: автор писал это летом. Автор написал две с половиной главы, часть некоторых моментов - в соавторстве с Дис, непосредственным автором концепта. Автор сто лет не писала фан-фики. Автор любит слеш, но гет любит тоже, потому что его меньше. Поэтому гет. Автор надеется, что если соавтор Дис не покарает его, будет еще и фемслеш.
Автор вообще очень надеется, что допишет. А то третьи главы они такие. Кармические. А еще авторы пол года фанатели по X-Man: First Class. Это видно.
Саммари: год 3000+. Космос, технологии, развитие. Люди со сверх-способностями уже никого не удивляют, хотя встречаются крайне редко.
Их изучают и пристраивают к научно-военным проектам. У многих из них темное прошлое. Наших же героев ждет участие в особом проекте, где им предстоит побороть эгоизм и стать командой. Просто потому, что иначе не выжить.



Лимфа.

Мир сегодня обещал сжаться вокруг меня смертельно опасными тисками. Обещал отмстить за вздорность и самоуверенность. Забавно, мы так часто проходим в своей жизни в двух шагах от гибели, даже не подозревая об этом, не задумываясь, что в следующую секунду может не стать нас, может не стать мира. А самое страшное, что Вселенная-то будет продолжать вертеться дальше.
Я приподняла голову. Одуряющей болью в ней отдалась трель назойливого будильника. Черт возьми, я такой философ с похмелья! В потемках собрав все углы, я доковыляла до кухни и открыла дверь холодильника. В квартире и так было не тепло, а уж мое действие согреванию тела точно не способствовало. Бледный, желтый свет пролился изнутри, заставив болезненно сощурится, но не давая возможности ошибиться с пакетом, за которым я тянулась. Упаковка с кефиром показалась мне спросонья ледяной. Наверное, пить его было не лучшей идеей, но лучшие идеи в двадцать минут седьмого по утру - не мой конек.
К несмолкающему будильнику, который решил повторять свою адскую музыку каждые пять минут, добавился звон не менее настойчивого домашнего телефона. Кому взбрело в голову звонить мне в такую рань? И о чем этот человек думал? Впрочем, стой он прямо передо мной, я бы точно знала, о чем он думал. Так случилось, что я телепат, ага.
Телефонную трубку я брать не стала. По этим старым городским телефонам звонить любили или неоригинальные приколисты, или же работа. Но мой рабочий день еще не начался, так что хотеть от меня начальство ничего не может, а если и может, то хочет странного, а странное в такое время суток я адекватно рассматривать не способна, так что шло бы оно. Впрочем, телефон подавился последней прощальной трелью и побежденно замолк. Я запила триумф еще одним глотком кефира и пошла умываться, старательно не заглядывая в зеркала. Это было не сложно, благо, в доме их не так много. После нехитрой процедуры приведения в себя в порядок, наступила процедура приведения себя в состояние «чтоб-никому-в-голову-не-пришло-что-я-с-похмелья». Задача - сложная. Реализация - трудновыполнимая. Но всяко проще потратить еще двадцать минут, чем потом каждого встречного гипнотизировать и внушать, что синяки под глазами и бледная в зелень кожа ему пригрезилась. Я ж могу.
В конце концов, собравшись, я все-таки оглядела себя в зеркале, висевшем в прихожей. Оно было огромным, почти от потолка до пола, но узким. Нормально выгляжу. Как обычно. Проведя по краю ушной раковины, я чуть нажала. В голове заиграла музыка. Личное изобретение - специально для телепатов. Даже не спрашивайте, как работает, я и не надеялась, что оно вообще работать будет, когда рассказала Доку свою идею. А потом мне на День Рождения он ее и подарил. Сказал, что повторить эксперимент не решится. И вид у него был при этом слегка помятый, так что я ему верю. Что-то типа плеера, но музыка играет сразу в голове. По сравнению со мной - шизофреники адекватные граждане, поверьте.
Хлопнула дверь, я достала обычные, не сенсорные ключи. Это старая квартира на самом отшибе города, в районе ретро-домов. Я любила технику, но иногда возвращалась в эту квартиру своей прабабушки, чтобы пожить пару-тройку недель. Наверное, это глупо, но я боялась, что технологии слишком меняют нас. А я знала о прошлом много, я чувствовала его так, как не чувствовал никто ныне, кроме, может быть, таких же, как и я, - благодаря прямому коннекту с воспоминаниями моей прабабки. Так первый раз и проявилась моя телепатическая сила. Потом я научилась закрываться от несанкционированного вмешательства, но эта память осталась со мной навсегда.
До ближайшего транспортного пункта - полчаса пешком. Музыка была как нельзя кстати. Док предлагал заехать за мной вчера, но я мужественно отказалась. Это то время суток и ровно то место, где полагается быть одной.

На перроне никого не было. Литые линии путей монорельса были заняты - поезд уже ждал. Конечная станция, на ней всегда стоят дольше, приезжают - раньше. Из вагона вышел мужчина, закурил. Боже, еще остались приверженцы этой дурацкой привычки. Я уж думала, мы давно изжили ее. Тут я, конечно, кривила душой – сама ведь вчера пила как хрестоматийный алкоголик, хотя все вредные привычки уже давно были оставлены обществом в прошлом. Пускай меня и тянула крюком эта болезненная ностальгия, табачный дым я все же нюхать не желала, а потому сразу прошла внутрь. Тут, помимо прочего, было еще и теплее. Я бы заснула здесь, как обычно, до тех пор, пока поезд не тронется, но организм несколько не справлялся с абстинентным синдромом, а мои способности были не из тех, что облегчают такие вещи. Хэйло бы сюда, он же у нас медик.
Хотя мне полагалось гордиться своим даром - редкий, зараза, - завести друзей в свое время было чертовски сложно. Точнее, завести друзей, которым бы не пришлось лгать и строить из себя обычного человека. У обычных-то людей с этим бывают проблемы...
К слову об обычных людях. Мужчина, докурив, зашел в вагон и сел через сидение от меня. Интересно, о чем он думает? Стоит мне только пожелать, снять щиты... Но я давно уже придерживалась негласного запрета: не касаться чужих, не читать мысли чужих, не связываться с чужими. Если он убийца или психопат, он мне не страшен. Но мне страшны его чувства и мысли. Мне страшно от этого знания, знания всей подсознательной подноготной. Давно уже у меня чтение мыслей не ограничивалось оперативной памятью человека.
Поезд, меж тем, тронулся, и под мерный стук колес мне все-таки удалось провалиться в лихорадочную дремоту - липкую, тяжелую, не предвещающую совершенно ничего хорошего.

Поезд остановился на станции в полдевятого, придя по расписанию. Благо, от платформы до Штаба идти было две минуты. Мимо спешили и сновали туда-сюда люди, город оживал с наступлением рабочего дня, под ногами шуршали опавшие за ночь от сильного ветра листья. Осень, октябрь, Земля.
Штаб был красив. Огромное здание - махина бетона, стекла и металла, почти полностью непрозрачно-зеркальная. Я порылась в карманах джинсового простенького пальто, ища идентификационную карту, одновременно поднимаясь по ступенькам. Под ногами что-то блеснуло, я сделала шаг, наклоняясь, и длинный радужный шарф, верный и вечный спутник осенней серой погоды, призванный нести добро, свет и, совершенно неожиданно, радугу в этот мир, запутался у меня под ногами. Я зажмурилась, готовясь к тому, что сейчас мой нос познакомится ближе с прекрасными бетонными ступеньками, но чья-то рука схватила меня за предплечье и резко дернула на себя, - аж слезы выступили. Вот лучше бы добрый незнакомец этого не делал, честное слово. Касание было недостаточно близким для прямого коннекта, но куча косвенных связей мигом поднялись и затянулись вокруг нас, как леска.
Кровь. Очень много крови и боли, ненависть к себе, ненависть к другим, вымороженность, опустошенность, поиск себя в этом пепле, приказы, приказы, приказы. Холодная земля, снег под дрожащими руками, слезы - последние, больше их не будет...
Я рванулась из последних сил, и, наверное, если бы моя незадачливая помощница не была шокирована случившимся, я бы и не смогла вывернуться из этой хватки. Задница больно стукнулась о бетон, но задница - не нос, так что меня такой расклад вполне устраивал. Не устраивало произошедшее. Я вскочила на ноги, отряхнулась. Передо мной стояла девушка - крепкое телосложение, длинные волосы, собранные в тугой хвост каштанового цвета, золотистые проблески паутинкой в волосах. Глаза - мед. Горький.
Мне бы не пришла в голову ни одна из этих ассоциаций, но косвенные связи, коннект, вложили в меня информацию о девушке, и теперь она ощущалась как мой личный опыт, хоть я и навряд ли смогла бы его применить. Пришлось глубоко вздохнуть, беря себя в руки. Мое лицо было сердитым, я знала это. Лицо девушки в сером пальто, спасшей меня от ступенек, но наказавшей случайно куда более неприятной вещью - спокойно. Только где-то на самом донышке плескался растерянный страх.
Она еще не сталкивалась с такими, как я. Ну, немудрено. Такой опыт, даже повторяемый раз в день, долго... удивляет. А уж первый раз всегда такой первый.
- Спасибо за помощь. Надеюсь, мы больше не увидимся, - буркнула я и рванула вверх по ступенькам, придерживая рукой треклятый шарф. Мимо пропускного пункта я пробежала, почти не взглянув на охранников, сунула им под нос карту и, вопреки обыкновению, не поздоровалась. Меня все еще несло на волне чужих воспоминаний. Из-за того, что коннект непрямой, большей частью это были образы и эмоции, а не непосредственно мысли. Растолкав плечами стоявших у входа и мирно беседующих секретарш, я ворвалась в наш рабочий кабинет. Хэйло еще не было, зато был Док, сидевший за интерактивным дисплеем компьютера и мерно хлебавший кофе.
- Безумству храбрых поем мы песню, - он кивнул в мою сторону, не отрывая взгляда от монитора. - Похоже, чтобы попасть сегодня вовремя на работу после вчерашнего, тебе пришлось приложить титанические усилия. Особенно если учитывать, из какой задницы мира ты ехала.
Мне не понравилось, что ретро-район он зовет задницей мира. Но это был Док, утро еще не кончилось, а значит, с чего бы ему пребывать в хорошем расположении духа? Я не стала снимать ни пальто, ни шарф, меня почему-то знобило.
- Недобрый, недобрый ты, Док, - я покачала головой. Его присутствие потихоньку стабилизировало меня. – Нет, чтобы кофе к моему приходу налить, порадовать девушку.
Ворча, он поднялся с кресла, нажал на две кнопки у автомата, закинув туда деньги.
- Это так сложно! - скривившись, он подал мне пластиковый стаканчик. Я взяла его в руки, согревая пальцы, Док обнял меня со спины. У моего уха его голос прозвучал куда как мягче. - Ты же знаешь, что я всегда тебя рад видеть. С кофе я тебя встречаю или нет.
- Знаю, - я пожала плечами. Иногда не было нужды говорить.
- Ты встревоженная и какая-то растормошенная. Что случилось? - его рука гладила меня по талии. Я вздохнула. Если бы не похмелье, этот инцидент и тот факт, что Хэйло явится с минуты на минуту...
- Какая-то дура пробила мои щиты сегодня, из-за того что обстоятельства воздействия были неожиданные. Я нахлебалась чужих эмоций, воспоминаний и впечатлений. И я бы не сказала, что это было приятно, - я хлебнула кофе. Противный, как всегда.
- Ничего себе дура, - присвистнул тихонько Док. - Твои щиты никто не мог пробить. Ты сама говорила, что это за гранью возможного.
- Фактор внезапности сыграл свою роль, - я пожала плечами.
- Лимфа, - он пристально посмотрел на меня, развернув к себе лицом. - Может, тебе отпуск взять? Ты очень устала, раз так легко позволила пробить их.
Я начинала злиться. Ну не рассказывать же ему, как я чуть не пропахала носом по бетону?
- Я предпочту просто забыть об этом. И ты – тоже, - я нахмурилась. Легкий поцелуй в щеку, теплые руки разомкнулись, выпуская меня из объятий.
- Как хочешь, но имей ввиду. Теперь я буду за тобой присматривать, и черта с два ты у меня на этой неделе задержишься в Штабе допоздна!
Наш разговор прервал звук открывающейся двери. В кабинет зашел Хэйло, на ходу снимая верхнюю одежду и пристраивая на один из стульев свой неизменный мотоциклетный шлем.
- Привет, ребят, - он кое-как пристроил куртку на вешалку. - У меня для вас новости.
- Надеюсь, хорошие, - я вздохнула. На сегодня хватит с меня впечатлений.
- Нейтральные, - парень пожал плечами. - К нам добавляют еще двух людей для работы. Один из них будет над нами вроде как главным.
- Ну, нам не хватает организованности, так что я только за, - мне действительно хотелось, чтобы над нами был толковый руководитель и чтобы хоть кто-нибудь начал нами заниматься. В плане всяких рабочих вопросов наш недавно сформированный отдел частенько посылали от одного начальника к другому. Те отмахивались.
- Сейчас ты сама познакомишься и сделаешь вывод. Моим поручением на сегодня было встретить наших новых сотрудников и показать им их рабочее место, - Хэйло улыбнулся, открывая дверь. Я подняла взгляд и замерла. Серое пальто, руки в карманах, поверхностное тепло карих с зеленью глаз.
- Твою мать, - пронеслось у меня в голове. И, кажется, я это даже сказала.


Маршал.

Эта ночь прошла без кошмаров. Может, дело было в том, что Эра заснула рядом со мной, перебирая мои волосы, пока я не вырубилась, а может, я просто не помнила их – иногда такое бывает. Сквозь щель между шторами в комнату просачивались первые лучи скользящего утреннего солнца. Мы с Эрой жили в центре, вместе снимая отличную квартиру, и вставать рано, для того чтобы вовремя приехать на работу, нам не требовалось. Хотя сегодня стоило встать раньше - ответственный день, все дела. Кстати, поздравьте меня с повышением. Теперь я федеральный маршал. Не самые верхи военных структур пока, но покажите мне другую девчонку едва за двадцать с таким же званием и доступом к информации высшей секретности.
И пускай начальство не опаздывает, а только задерживается, вскочить по будильнику мне труда не составило. Обычно просыпаюсь я с трудом и раскачиваться нужно долго, но сегодня с утра сна не было ни в одном глазу. Сбоку сонно заворочалась Эра, убирая с меня теплую тонкую руку. Растолкать? Нет, пусть поспит еще немного. Это я захотела сегодня встать пораньше, не она.
Умывшись, я размяла мышцы и опустошила два стакана минералки. Газированная, мерзкая, но другой вчера в магазине не было, а возвращались мы поздно. Есть еще не хотелось, но надо было.
- Омлет вполне сойдет, - Эра все-таки проснулась и теперь зевала, взъерошенная, прислонившись плечом к кухонной двери, обняв себя руками.
- Умойся для начала, - я ухмыльнулась, скользнув взглядом по ее фигуре – не хрупкая, но женственная, плавная. Наверно, мне полагалось завидовать, но я никогда не сравнивала себя с другими девушками. Мое тело – инструмент, сильное, мускулистое, оно не для того, чтобы на него смотрели, а для того, чтобы оставаться живой. Поэтому я вполне могла позволить себе полюбоваться красавицей Эрой.
- Ага, а пока я бы умывалась, ты бы приготовила очередной салат, - последние слова доносились уже почти из ванной. Я хотела было возмутиться, что уж не на мою стряпню ей жаловаться, но вовремя вспомнила, что на вкус и цвет все фломастеры разные. Вспомнить бы еще, что такое «фломастеры»...

Улица нас встретила ярким осенним солнцем и сильным ветром, от которого шуршала сухая листва.
- Погода - красота! - я вздохнула полной грудью, прикрыв глаза. - Воздух! День просто обязан быть хорошим.
- Ну, это мы еще посмотрим, - ответила мне Эра, но все-таки улыбнулась. Она ведь тоже радуется моему назначению, и тому, что теперь мы будем работать вместе. Кто еще, кроме нее?
До места назначения мы добрались без приключений, и по прибытию я стала высматривать в потоке спешащих на работу людей нужного нам человека. Мне сказали, что нас встретят и проводят, но кто бы только знал, как я ненавижу полагаться на кого-то. Хочешь сделать хорошо, сделай это сам, и этот принцип не раз и не два спасал мою задницу. И не только мою, в общем-то. В тот момент, когда я уже почти начала непоправимо злиться, а Эра, окончательно заскучав, отошла сделать несколько фотографий Штаба, я заметила нашего провожатого. Парень решительно направлялся ко мне, точно поперек потока людей, светловолосый, высокий и спортивно сложенный, держащий под мышкой мотоциклетный шлем. Вовремя, однако. Еще немного и ему бы влетело от меня. Он подошел и широко улыбнулся, заметив, что я его достаточно откровенно разглядываю, и я вовсе забыла все свои претензии. Впервые я видела такого сильного и одновременно гармонично милого молодого человека, а уж за свою военную карьеру я насмотрелась на очень разнообразных мужчин. Да и, в конце концов, мало ли, задержался в пробке. Парень подал мне руку в приветственном жесте:
- Хэйло, - я была в перчатках, но понадеялась, что он не оскорбится этим. Он не оскорбился - рукопожатие было годным, крепким. И я ответила взаимностью.
- Федеральный маршал Хоуп Блэк, - грех не воспользоваться возможностью использовать новое звание. К тому же, официоз отлично стирает с лица неуместные любопытство, смущение и прочие эмоции.
- Во время совместной работы нам вас тоже так величать? - склонив голову чуть в бок, и ответно оглядывая меня, спросил наш новый знакомец. Надо же, работать вместе! Я думала, встречать нас отправят какого-нибудь ассистента, мальчика на побегушках.
- Совместная работа? - с искренним удивлением в голосе спросила я.
- Ну а как же! Вам еще не сказали разве? – Хэйло, кажется, тоже удивился. - Вы же теперь в нашем отделе начальником. Я только сегодня получил распоряжение от шефа.
- И насколько большой у вас отдел? - осторожно поинтересовалась я. Меня предупреждали о трех людях, помимо Эры, которые будут у меня в подчинении, даже выдали для изучения их дела. Но никак не о целом отделе. Хэйло отмахнулся.
- Три человека. Ну, с вами пять. Кстати, еще одна девушка, которая должна была прийти с вами. Где она? - я обернулась и быстро выцепила Эру у раскидистого клена рядом с бетонной лестницей, ведущей в Штаб. Она держала в руках фотоаппарат и пыталась найти хороший ракурс.
- Вон она, - я кивнула в ее сторону, задумавшись, что тогда этот парень один из нас, таких, как мы с Эрой. Почему-то это осознание не очень хорошо накладывалось на его располагающее поведение и наивные глаза. Но делать поспешные выводы определенно не в моих правилах.
- Сейчас приведу, – и, ловко маневрируя в толпе, Хэйло направился к Эре. Не оборачиваясь, он крикнул мне:
- Поднимайтесь пока по лестнице, встретимся у входа! - я пожала плечами и направилась в указанную сторону. Лестница, надо сказать, было достаточно высокая. Я поднималась быстро, легко перескакивая через одну ступеньку. На середине подъема мой взгляд уловил мелькнувшее радужное пятно боковым зрением. Совсем рядом девушка споткнулась о собственный длинный шарф. Это ж надо быть такой неуклюжей! Тело среагировало быстрее, чем я успела подумать. Я схватила ее под локтем и резко дернула вверх, чтобы не упала. Так-то у нее был неплохой шанс пропахать лицом по бетону. Пластика, конечно, решает, но портить мордашку юной особе вряд ли хотелось, ну а мне не сложно протянуть руку так называемой помощи. И в тот момент, когда мои пальцы сжались на ее предплечье, вцепляясь мертвой хваткой, мой разум словно пронзил десяток ножей. Очень больно. И почти физически чувствовалось, как что-то из него вытягивается. Информация? Что это, черт возьми, такое?!
Я не успела толком ничего понять, как девушка рванулась из моих рук, ослабших от удивления, и, плюхнувшись на задницу, подняла на меня взгляд. Глубокая синева и ощутимая нечеловеческая сила в водовороте зрачков. Затягивает, манит, приглашает. Миг – и словно кто-то нажал на выключатель, все это исчезло из ее взгляда, радужка заметно посветлела. Что-то буркнув себе под нос, девушка вскочила, и рваным темпом быстро побежала в сторону входа, словно норовя все-таки навернуться. Итак, еще один одаренный человек в Штабе. Из моего отдела или скрывается? Ко мне спешили Хэйло и Эра, перебрасываясь фразами и не обращая внимания на мир вокруг. Надеюсь, их подхватывать на ступеньках не нужно будет. Я продолжила подниматься, сосредоточенно думая о том, что сейчас произошло. Неприятно, конечно. Образы, которые всколыхнула эта девушка, должны были разбередить старые раны, но этого почему-то не случилось. Меня заполнила знакомая пустота – именно с такой внутренней пустотой можно убивать. И рука не дрогнет, и в душе ничего не шевельнется.
Обычно, знаете, очень полезное в деле состояние.

@темы: Бальзак, Габен, Гамма, Гексли, Жуков, Бета, Есенин, Дельта, дуалы

---

[doa.]

Название: Есенину бывает плохо по-разному
Автор: Dit of moon
Бета: Улитка тротуарная
Фандом: Соционика
Пейринг: Жук/Есь
Жанр: ангст, яой, ER
Рейтинг: детский
Размер: мини
Статус: закончено
Краткое содержание: Есенину бывает плохо по-разному.
От автора: автору тоже не айс

Обычно, когда Есенину плохо, Жуков знает, что делать. Иногда и делать ничего не приходится - только поговорить, сказать пару важных слов, обнять, поцеловать, и Лирик успокаивается.
Но в этот раз всё пошло не так.
Вернувшись с работы вечером, сразу и не заметил. Потом подумал, что показалось. А потом это стало настолько очевидно, что проматерился на себя за глупость. Ну видно же.
Есенину бывает плохо по-разному. Точнее, есть два варианта. Когда ему плохо из-за себя, от собственных мыслей, своей мнительности. Сам себе надумал проблем и страдает. Но это быстро проходит, и, чтобы избавить его от подобного состояния, сильно утруждаться не нужно. И лезть в душу тоже, всё и так видно.
Но бывает и по-другому.
Когда случается что-то действительно серьёзное. Когда Есенину плохо настолько, что он не знает, что делать. А иногда будто слепой, не может понять, из-за чего. Об этих проблемах Лирик почти не говорит, и приходится их из него буквально вытягивать, чтобы решить или как-то помочь в решении.
Но что могло произойти сейчас?
Сидя на кухне в четыре утра, Жуков размышлял над этим вопросом. Плевать, что завтра важная встреча и нужно выспаться. Плевать.
Есенин заснул совсем недавно. Сидел в ноутбуке, но ничего там не делал, не рисовал и не печатал. Просто сидел и слушал музыку, может, что-то смотрел. Самое страшное, что взгляд у него был застывший.
Маршал тушит очередную сигарету в пепельнице. Что могло случиться? На учёбе у Лирика всё хорошо, сессию он сдал. С друзьями тоже, они почти все общие. На работу Есь не устраивался. Заниматься обычными делами вроде рисования не прекращал.
Да буквально пару дней назад рассказывал, как всё замечательно.
В чём же тогда дело?
Жуков недовольно морщится, сжимает кулак и не сдерживается, ударяет в стену. Звук глухой, но в тишине квартиры всё равно громкий. Самые неприятные ситуации для Маршала - это когда есть проблема, но не знаешь как её решить, потому что привычными методами нельзя или просто не получится. Когда логика не помогает. И вот хочется на стену лезть. Если бы это был не Есенин, а кто-то другой, было бы не так трудно. Но тут Лирик. Человек, которого Маршал любит и которым дорожит, как не дорожил никогда и никем.
К нему нельзя просто так подойти и потребовать ответа. А догадываться Маршал не особо умеет.
А в спальне, накрывшись одеялом с головой, не спал Лирик. Он не поднялся и не пошёл вслед за Жуковым, когда тот вышел из комнаты. И сейчас не идёт к нему на кухню. Знает, что переживает. Но ничего, совсем ничего не может с этим поделать, потому что сил уже нет. Сил скрывать то, что есть на самом деле за маской. Устал. Она, конечно же, не сошла с лица, но треснуть может в любой момент.
Нет, это не маска новой личности. Ничего такого. Просто накопилось всё то, что происходило. Ситуации, когда, например, тебя обманывает человек, а ты делаешь вид, что всё хорошо. Но на самом деле тебе обидно, больно и плохо. И вот такого много. И его уже некуда пихать. А всё потому, что Лирик не умеет выбирать себе друзей.
Сейчас терпение вот-вот лопнет. Но дело, конечно, не только в этом. А, например, в том, что всё чаще Лирик чувствует себя, мягко говоря, неудачником. У него ничего нет. Ничего своего. Он даже работы не имеет. Творчество? Да кому оно нужно? Если думать реалистично, то всем понятно, что Есенину никогда не быть известным дизайнером или художником, он никогда не сможет открыть выставку, его работу никогда не возьмут в галерею. И уж тем более никто не купит её. Таланта нет. А есть банальная тяга. Больше ничего не умеет.
И Жуков тут абсолютно ни при чём. Поэтому Лирик не хочет ничего говорить. Потому что это не та проблема, которая требует вмешательства. И он постарается решить её сам. Потому что, насколько бы слабым он ни был, внутренняя сила есть всегда. И её нужно собрать в кулак. Только сначала этот кулак нужно сжать.
Маршал возвращается через полчаса. Есенин делает вид, что спит, но придвигается вплотную к родному тёплому телу. Его незамедлительно обнимают и прижимают сильнее.
Жуков думает, что это Лирик в во сне. И разочаровывать его в этой мысли никто не собирается.
Наутро всё уже немного проще.
Есь улыбается ему, сонный, но проснувшийся, чтобы проводить на работу. Маршал обнимает его, целует в шею и командует спать дальше. Есенин валится на кровать, но не засыпает больше, вопреки обычному. Он лежит несколько минут, смотрит в потолок и думает, что же делать. С чего стоит начать, чтобы больше этого не повторялось, чтобы не копился этот негатив. Нужно что-то менять.
И первым делом он звонит Бальзаку:
- Знаешь, Баль, ты меня выводишь из себя. Я тебя ненавижу. Правда ненавижу. И не хочу иметь с тобой ничего общего. Все те гадости, что ты мне говоришь постоянно, засунь себе в задницу. И не звони мне больше.
Критик даже ответить не успел. Но перезванивать не стал.
Лирик выдыхает. Давно пора было это сделать. Бальзак последний год занимался только тем, что доводил до истерик. А ещё врал. Есь не знает, зачем он это делал, но ложь его била в самое сердце. Особенно, когда речь шла о Жукове. Как-то Критик сказал, что у них с Маршалом была интрижка. Есенин после этого заявления неделю ревел по ночам, затем устроил Маршалу истерику, и ещё две недели убеждения Жука не действовали. Вернее, разум Лирика понимал, верил, но чувства выли, кричали, кровоточили.
Он так и не сказал, откуда взял идею про интрижку. И сейчас жалеет, что не сказал. Жуков бы тогда набил Критику морду, и, может, тот бы оставил Есенина в покое. Или стал обращаться по-другому, хотя бы. Но нет.
А сейчас хотелось именно этого. Месть! Лирик коварно улыбнулся сам себе.
Дальше по списку. Изменения. Хочешь измениться - начни с внешности.
Есенин набрал знакомый номер:
- Дон, привет, разбудил?
- Нееее, я не ложился ещё.
- Ооо... сможешь меня подстричь сегодня?
- Конечно! Кстати, Дюма собирался печенье печь шоколадное к обеду, приходи!
- Отлично!
К сожалению, к моменту, как Есенин пришёл в гости, Дон Кихот спал крепким сном, поэтому подстриг Лирика Дюма.
- Тебе так хорошо!
- Ты... думаешь?
- Я уверен! Тем более, ты сам хотел перемен!
- Да, ты прав.
В зеркало на Есенина смотрел он сам, только изменившийся. Непохожий. Длинные тёмные волосы теперь едва доставали до плеч. Голова вообще походила на некий художественный беспорядок. Лирик смотрел на себя и понимал, что ему нравится.
- Спасибо, Дюм.
- На здоровье, сладкий. Дон проснётся и позвонит тебе.
- Пусть отсыпается!
По дороге домой Есенин подумал, что следовало бы купить что-нибудь новое из одежды. Но тратить деньги Маршала сейчас было невозможно. Хотелось самому. Поэтому Лирик зашёл в банк и снял с карточки некоторые сбережения, которые откладывал, пока работал. Их было немного, но они буквально грели душу.
И вот сейчас хотелось потратить именно свои деньги. На себя нового.
Возвращаясь домой с пакетами, Есь был доволен собой. Сделать ещё предстояло очень много, но начало было положено. Настроение подскочило, поэтому по пути он заскочил в продуктовый, решил приготовить Жукову что-нибудь вкусненькое на ужин.
Через час, сидя в слезах на кухне он, естественно, жалел об этой идее. Курица была безнадёжно испорчена, как и сковорода, да что уж там говорить, как и внешний вид плиты, а руки Есенина обожжены, но он этого не замечал. В голове опять было то, что и в последние дни: "Какой я бесполезный". И Лирик радовался, что один сейчас.
Да, настроиться на изменения - это одно. А сами изменения - совсем другое. К ним нужно идти.
И Лирик уже думал, что ему это не под силу.
С огромным трудом преодолев желание позвонить Маршалу, Есенин принялся убираться. Выкинул курицу и попытался отмыть плиту. Ожоги на руках вовсе не замечал, это как-то отошло на второй план.
Собственно, за этим занятием Жуков его и застал. Есенин сидел на полу, держа рядом тазик с мыльной водой, и с обречённым видом пытался оттереть что-то от плиты.
Вначале захотелось банально поржать. Но потом Маршал присмотрелся:
- Что у тебя с руками?
- Ничего...
- Твою мать, ты что, больной?! - реакция у Жукова была отличная. Он за секунды поднял Лирика с пола, отобрал тряпку и как следует промыл его руки. - Ожоги обработать нужно, а то совсем плохо будет, ты что как маленький-то?!
- Я не маленький... - Уже со всхлипом: - Я никудышный... - И разревелся.
Жуков только и успел, что прижать к себе и удивиться. А затем обрадоваться, потому что вот оно, сейчас он всё узнает. Ему расскажут, почему последние дни Есенин в таком состоянии.
Лирик ревел, пока силы не покинули, пока не кончились слёзы, а рубашка Маршала не промокла насквозь.
- Есь, что случилось? - Уже спокойно спросил маршал. - И... ты подстригся? Тебе идёт.
- С-спасибо... - Этого было достаточно, чтобы Есенин рассказал всё. Всё, что было в его голове, что происходило, что думал. Это буквально обрушилось на Маршала потоком, чуть ли не сбивая с ног. Но он мужественно держался! Правда, на том месте, где Лирик говорил об интрижке с Бальзаком, злость всё же вскипела, Жуков сжал плечи Еся и сильно тряхнул его:
- И ты в это поверил?!
Это действие, видимо, возымело эффект некоторого шока, потому что Есенин прервал свой монолог и замер с открытым ртом, во все заплаканные глаза глядя на Жукова. И не ответил.
Да ответ был и так ясен. Даже если не поверил, в голове всё равно это держал. А может, и сейчас держит...
- Так. Стоп. Есь, я люблю тебя. Сомневаться в этом ты не должен никогда. Ни при каких обстоятельствах, что бы тебе ни говорили. И этот бред ты можешь выкинуть из своей головы. Навсегда. Будешь продолжать - я сам это из тебя вытащу. Ясно? - И, дождавшись лёгкого кивка в ответ, продолжил: - Если ты действительно хочешь что-то делать, то запишись на курсы, на какие сам захочешь, и учись себе на здоровье. И по поводу денег. У нас общие траты, и я сам могу нас обеспечить. Это не обсуждается. Хочешь работать - иди. Не хочешь - не иди. Никто тебя не заставляет.
Какой-то бред себе в голову вбил и ходишь теперь помираешь из-за этого. Прекращай. Я люблю тебя. У нас всё отлично. У тебя всё просто прекрасно. И плевать на плиту, новую купим завтра. И еду я из ресторана привёз. И есть хочу, честно говоря...
Через час, когда пакеты были пусты, а довольный и сытый Жуков лежал на диване, Есенин подполз к нему под бок, положил голову на грудь и спросил:
- А мне правда идут короткие волосы?
- Сомневаешься?
- Ну... да.
- Тебе идёт всё. И короткие. И длинные. Но даже если ты решишь обриться налысо и сделать на голове татуировку, я всё равно буду тебя любить.
Лирик довольно выдохнул и прикрыл глаза. Устал переживать.

@темы: Жуков, Бета, Есенин

---

офис. прода

[Hikikomori-tyan]

Фэндом:соционика
Жанр: слэш
Пейринг:Макс/Гам, Гам/Есь
Рейтинг: R пока что может НЦ...
Название:Офис
Автор: Hikikomori-tyan
Размещение: с разрещения меня







-Прекрати-и-и-и о-ах! Вдруг …кто-нибудь… войдет!?
Рыжий вопреки своим словам сильнее прижимается к Юре, который решил приступить к решительным действиям прямо в его захламленном донельзя кабинете. Гребаная весна и гребаное солнце и гребаные гормоны. И после нескольких месяцев бросания друг на друга томных взглядов Юра и давешний переводчик таки начали встречаться. Юра неплохо чувствовал людей и по манере поведения и внешнему виду Славы мог все понять и так. Слишком тонкие черты лица. Слишком мягкая походка. Слишком много уделяет внимание своей внешности. Да еще эти волосы, рыжие волосы да еще кудрявые, которые он нарочно не стриг. Конечно, Юра никогда не стал бы соблазнять парня на работе. Но гребаная весна и гребаный недотрахит и, наконец, когда они случайно встретились в одном закрытом клубе на вечеринке и пьяный Юра потащил такого же пьяного Славика в «темную комнату» вот там все и решилось.
С ним было хорошо. С ним было легко. Он был веселый и немного застенчивый, но отзывчивый и страстный в пастели, единственное - он был законченным пассивом, но Юра сейчас против этого не возражал. Он уже ни против чего не возражал. Потому что гребаная весна, гребаный свежий ветер и ослепительное небо, отражающееся в темных лужах и влажный запах по ночам из окна и даже …даже он был бы счастлив с ним, если бы не прекращающиеся мысли о директоре.
Но в такой момент, когда нежное тело поддается под тонкие пальцы и он вжимает его в книжный стеллаж с которого сыплются папки и губами, терзает шею и тот в ответ тихонько постанывает, подставляясь под поцелуи , даже мысли о директоре наконец-то его оставляют.
-П-перестань..-было сказано таким тоном, будто парень хотел сказать: «Пожалуйста, еще!»
Юра опустил руку, погладил его через джинсы по напрягшейся плоти и тот тут же с охотой подался навстречу руке.
Снова поцелуй, и тонкие пальцы забираются под футболку, прихватывая напряженный сосок и этого мало хочется больше, много больше.


Максим сидел в своем кабинете и читал новый контракт. Через открытое окно в комнату врывался мокрый весенний ветер, он поднял сквозняк, и несколько бумаг перелистнулись сами собой и Макс придавил их рукой, поискав на абсолютно чистом столе, он не любил ничего лишнего на столе, чем бы придавить бумаги. Он набрал номер помощника, хотел спросить кофе, но там были только длинные гудки. Посмотрел на часы- для обеда не время, значит, может, вышел в туалет или налить чаю. Юре было запрещено отлучаться надолго из приемной ибо, он должен был быть всегда в курсе всего, что происходит в офисе и отвечать на звонки, которые шли с ресепшн.
Подождав положенные 10 минут, Макс позвонил снова и опять не обнаружив помощника на месте вышел в приемную. Он уже начинал раздражаться. Он вышел из приемной, прошел мимо стройных рядов компьютеров, за которыми сидели менеджеры . Кто- то стучал по клавишам, кто- то говорил по телефону, при виде директора все сразу подтягивались и Максим заметил, как один из менеджеров скинул в урну запрещенный на рабочем месте обед. Регламент в его фирме был очень строгий, он не терпел когда на рабочем месте едят и пачкают документы . Для этого существовала отдельная комната.
Пройдя через бухгалтерию, он двинулся в ту часть офиса где были кабинеты айтишников и там же находился и переводчик, ему пришлось выделить отдельный кабинет, потому что все его словари папки не поместились бы на обычном месте в общем зале. Мельком директор заметил, что дверь в кабинет переводчика не заперта и ему показалось, что оттуда донесся какой-то странный звук. Он сделал шаг, чуть потянул дверь на себя и обмер.
Первая мысль была: «Уволю ублюдков».
Вторая мысль была: «Ни фига себе» .
Третья была не мысль, а что-то вроде странного ощущения внутри, скрутившего внутренности и заставившего сердце пропустить удар. И хуже всего было, что это ощущение нельзя было полностью классифицировать как неприятное.
А двое были так увлечены друг другом, что даже его и не заметили. Он отпустил дверную ручку и вернулся в кабинет. Порылся в столе, достал сигарету и закурил. «М-да-а-а». Уволить сразу и переводчика и помощника, с которым ему нравилось работать, он был исполнительным и, вопреки его ожиданиям, не подводил директора, было бы невосполнимой потерей. Сделать вид, что он ничего не заметил? Да. Наверное так и будет правильно поступить, по крайней мере пока он не решит что делать с ними и кого из них уволить. Но кого- то точно придется.
Переводчика найти сложнее. Значит надо уволить помощника. Но вот тут было уже личное. Он не мог его уволить, так как он больше всего общался по работе именно с помощником, и плохо относился к переменам в жизни особенно в том, что касалось непосредственно его окружения.
Но.. в любом случае он это так не оставит.
Он набрал номер телефона и позвонил в кабинет переводчика.
Когда встревоженный голос Славы ответил наконец, он резко сказал:
-Зайди ко мне.
Резкий телефонный звонок заставил совершенно разомлевшую парочку шарахнуться друг от друга, Юра казалось за полсекунды до него почувствовал тяжелое присутствие директора, и от этого сердце провалилось куда то в район живота. Он хорошо знал его тяжелую давящую энергетику, но на этот раз ощущения были настолько реальными, что когда он вышел из кабинета Славы , ему почудился рядом с дверью запах горьковатого парфюма директора. От мыслей, что он и правда мог быть тут, у Юры казалось волосы встали дыбом, но он с трудом взял себя в руки и прошел в туалет. Критически осмотрел свой костюм и рубашку, за исключением подозрительного румянца на бледных и впалых щеках и распухших губ, он выглядел вполне нормально. Он плеснул в лицо ледяной воды, вытерся салфеткой и пару раз выдохнул, стараясь успокоить бешено колотящееся сердце.
Когда он прошел в приемную, у него на рабочем столе вовсю трезвонил телефон.
-Зайди ко мне - низкий голос директора в котором слышались металлические нотки.
Юра дрожащей рукой опустил трубку на рычаг и, еще раз одернув пиджак, вдвинулся по частям в кабинет директора. И чуть не упал. На единственном стуле напротив Максима сидел Слава, по виду которого можно было сказать, что он сейчас грохнется в обморок.
«Стоп. Пускай сам все скажет, если он действительно что-то понял». -решил Юра.
Это была несвоевременная и очень фальшивая мысль. Но Юра, тем не менее, натянул вежливое выражение лица и постарался встать относительно прямо. За несколько месяцев директор ни раз делал ему замечания по поводу того, что он извивается как глиста, поэтому ему пришлось таки научиться стоять ровно и прямо, чтобы не раздражать начальство.
Директор перевел тяжелый взгляд с одного парня на другого, потом потянулся в стол, и тут Юре в голову пришла мысль, что с таким лицом не увольняют, а достают пистолет и хладнокровно спускают курок. Но вместо страха от этой мысли внутри него что- то шевельнулось, и он тут же поспешил уставиться в окно, избегая смотреть на директора.
Однако тот всего лишь отодвинул ящик стола и достал пачку бумаг. Молчание давило, и Юра краем глаза видел что Славик, который в отличите от него совсем не умел себя контролировать, сейчас уже просто разревется.
-И так по поводу этого контракта - наконец подал голос директор, перекинув несколько бумаг.
-Мне его вернул заказчик, я хочу, чтобы ты еще раз посмотрел перевод, Вячеслав..- сказал он и посмотрел поверх узких очков на Славу.
Тот очень заметно перевел дух, и румянец наконец начал сходить с пылающих щек.
-Что с тобой, Вячеслав? - обманчиво вежливо поинтересовался директор – Весенняя аллергия?
Директор не улыбался, но на дне его черных глаз было что – то хищное. Макс посмотрел на парня, выдержав паузу и когда понял, что тот действительно не далек от обморока, решил ,что с него достаточно. Он подвинул бумаги на край стола и отпустил его.
Слава едва не рухнул, когда ему пришлось встать со стула, потому что он так переплел ноги, что они затекли и теперь не слушались.
Кое- как совладав с собой, он сгреб бумаги и вышел .
Директор перевел тяжелый взгляд на Юру. И когда темные глаза Макса встретились с бутылочного цвета широко раскрытыми глазами парня, он каким- то седьмым чувством все понял. Понял что директор действительно видел их. Он прекрасно чувствовал настроение людей и сейчас он понял, что директор устроил эту показательную сцену, чтобы унизить их сверх всякой меры. Показав им, что он все знает, издеваясь и будто говоря: «Ну что, слабо? Если еще есть гордость - так уволься. А не можешь - так живи в позоре. Зная, что я все знаю и могу уволить тебя в любую секунду».
Но Юра встретил тяжелый взгляд с вызовом, он просто смотрел в непроницаемые глаза Макса и молчал. И в этот момент будто невидимая нить протянулась между ними, хоть не было сказано ни слова. Максим внезапно сам разорвал контакт глаз, встал, прошелся по комнате, демонстрируя практически военную осанку, и уставился в окно на мартовское предзакатное солнце.
-Принеси мне кофе - только и сказал он и резко закрыл окно, повернув ручку .
-Хорошо - сказал Юра и вышел .

@темы: Бета, Максим, Есенин, Гамлет, дуалы